– Но лучше не становится. К примеру, эта чёртова дорога. Кому пришла в голову блестящая идея проложить шоссе через Йернторгет…
На нем была армейская куртка, чёрные джинсы, высокие кроссовки и носки гармошкой – снаряжение, уже приобретавшее статус униформы. Одна дужка очков перемотана скотчем.
Несколько мгновений они стояли молча.
– В общем, ты в городе, – проговорил Мартин. – Как ты?
– Да ты и сам знаешь. Как обычно. Ну что, в «Прагу»?
Они шли по Ландсвэген. Кинотеатра на Лилла Рисосгатан больше не было. У Скансен Кронан стоял новый кирпичный дом с рядами пустых окон.
– Памятник идиотизму мэрии, – сказал Густав, кивнув в его сторону.
– Многие старые дома в аварийном состоянии, – произнёс Мартин.
– Их можно было бы восстановить. Быть такого не может, чтобы снести и построить новое было дешевле реконструкции.
– Я думаю, именно так и есть.
Здание, в котором располагался ресторан «Юллене Праг», исчезло несколько лет назад, но заведение перекочевало в новостройку. Для наплыва посетителей было ещё рано, в углу сидела лишь стайка завсегдатаев. Когда принесли меню, Густав просиял: оно почти не изменилось.
– Ну, как там у тебя? – спросил Мартин, когда официантка принесла запотевшие кружки. Он пытался вспомнить, когда они виделись в последний раз. Спрашивать не стоило – Густав в ответ наверняка обиженно скажет, что Мартин тоже мог бы приехать и лишний раз его навестить, если бы хотел.
– Так себе. Люди больше не покупают живопись. Наступила, видимо, Великая Депрессия, и яппи в тревоге.
Казалось, выставка дипломников Валанда была вчера – Мартин вспомнил толчею, приподнятый настрой и воодушевление от того, что у Густава раскупили все работы. Но, сказал себе Мартин, прошло уже пять лет. Густаву тогда повезло. Через каких-нибудь полгода после выставки биржа обрушилась и утащила за собой рынок искусства. В то время Мартин был целиком занят новорождённой дочерью и лишь мельком просматривал заголовки новостей из мира, который не имел к нему никакого отношения. Сейчас Ракель серьёзна и по-детски косолапит, до крови расчёсывает комариные укусы и сосредоточенно читает комиксы. И Густав Беккер больше не безвестный художник, на чьих картинах можно подзаработать.
– Ты же всё равно не хотел продавать картины яппи?
Густав сунул в рот сигарету:
– В Стокгольме от этого никуда не деться.
Вскоре Мартин поймал себя на том, что вовсю рассказывает об издательстве: справятся ли они с финансовым кризисом? Что делать, если нет? Выдавал незамысловатые шутки и фразы, которыми пользовался и в других разговорах, но от темы старался не отклоняться. Когда принесли еду, он почувствовал облегчение, потому что тарелка со шницелем, которая «выглядела в точности, как десять лет назад», привела Густава в полный восторг. Мартин про себя согласился, в конце концов вариантов у тарелки со шницелем действительно немного, и они выпили за постоянство «Юллене Праг».
После второй кружки Мартин пошёл позвонить – предупредить, что будет поздно. В глубине души ему даже хотелось, чтобы Сесилия попросила его вернуться домой, как вроде бы делают другие жёны. Но она лишь завистливо вздохнула и велела передать привет.
После третьего или четвёртого бокала Густав стал более разговорчивым – темп он держал вдвое быстрее, но и распалялся сильнее.