Однако Густав не сильно протестовал, когда Сесилия загрузила его в машину и отвезла на место. Вернувшись следующим вечером в Гётеборг, она налила себе вина и расположилась в гостиной, не зажигая свет.
– Ну, и как там? – спросил Мартин, обрадовавшись, что может выключить телевизор. В новостях показывали крушение пассажирского парома в Балтийском море. От одной мысли, что судно перевернулось и пошло ко дну, унеся с собой сотни жизней, бросало в дрожь.
– На неё, судя по всему, можно положиться. Думаю, хорошо, что он там поживёт. – Сесилия замолчала и не сразу продолжила. – Мы ездили к нему в квартиру за вещами. Там как будто два года пролежал скончавшийся старик, а квартплату снимали автоматически.
– Быт его никогда не интересовал.
– Картин в Лондоне не было. Ни одной. Кисти, краски, холсты, но не картины. Несколько автопортретов тушью – это всё, что я нашла.
Она потянулась вперёд, чтобы включить торшер, и на неё упал золотой свет. Она вдруг напомнила ему ту Сесилию, которую он не знал, а лишь представлял: совсем юную, живущую в коммуне в Хаге, она сидела у себя в комнате, пока остальные курили травку и громко обсуждали политику, она спала в вязаных носках и шерстяной кофте с оленями, потому что никто не платил за электричество, она не понимала, что её кадрят, предлагая поговорить об историческом материализме, и просто радовалась возможности обсудить
– У него бывали периоды, когда он вообще не писал? – спросила она.
Мартин задумался. Сначала альбом для эскизов в гимназии. Потом он начал экспериментировать с маслом. Сделал несколько портретов Мартина, особенно запомнился тот, где он курит, лёжа на зелёном плюшевом диване в квартире на Шёмансгатан.
– Этот я видела, – сказала Сесилия. – Там много от Улы Бильгрена.
– Только Густаву это не говори. Да, а потом он занялся натюрмортами. – Мартин рассмеялся. – Я как-то хотел помыть два грязных стакана со стола на кухне, пить было не из чего, так у него началась полная паника. Нет, нет, нет – не трогай их. То, что я принял за обычный беспорядок, оказалось тщательно продуманным сюжетом. А после гимназии, что мы делали…
– Валанд, – произнесла Сесилия.
– Точно. И Париж. Нет. Я действительно не могу вспомнить период, когда он долго не писал. Кроме нынешнего. – Сесилия кивнула.
– У этой Венделы очень приличная коллекция. В столовой Эжен Янссон, он, видимо, был другом семьи. В общем, Густава это слегка встряхнуло, и он говорил, что будет писать воду. – Она залпом выпила оставшееся вино. – Так что не всё ещё потеряно.
Осенью Сесилия снова вернулась к работе. Сквозь некрепкий утренний сон Мартин слышал, как сначала пыхтит кофеварка, а потом скрипят ступени чердачной лестницы. Первое время она проводила за письменным столом не больше получаса, но этот срок поступательно увеличивался, как увеличивалась дистанция бега. И в конце концов её осязаемое тепло исчезало из кровати уже в четыре утра.
Но в том же темпе росла её самокритика.
– Это не
Слишком много аспектов, слишком много отсылок, слишком широкая тема. Проект могла погубить его масштабность. Что-то надо было делать, как минимум прекратить читать очередной опус малоизвестного французского автора девятнадцатого века – «каким бы удивительным он ни был». И она быстро, чтобы не передумать, запихнула толстую пачку бумаги в мусорную корзину. Убрала с письменного стола скопившуюся посуду и яблочные огрызки. И поехала на велосипеде на кафедру, чтобы встретиться с научным руководителем. Она могла вскочить из-за стола и отправиться на пробежку. А потом она жарила бифштекс, поливала оставшимся в сковороде соком спагетти и ела стоя над раковиной.
Когда Мартину нужно было на работу, она выходила из своего кабинета. Как генерал, при появлении которого все низшие чины немедленно бросаются к своим обязанностям, Ракель спешно собирала школьный рюкзак, Элис прекращал размазывать по столу детское питание и послушно глотал. Покидающий поле боя Мартин получал на прощание рассеянный поцелуй.
Степень лицензиата она получила, когда Элису исполнился год.
Недели и месяцы отламывались от жизни большими кусками. Каждое дело само по себе было не особенно трудоёмким. Сходить в магазин. Приготовить еду. Отправиться вместе с дочерью в школу на плановую встречу с учительницей и благосклонно принимать хвалебные слова в адрес не по годам сообразительной Ракели. В тысячный раз прочесть сыну книжку про обезьянку Никки. Загрузить стиральную машину. Обнаружить и оплатить старый счёт и разобрать стопку конвертов, скопившихся на столике в прихожей. Потратить много времени и энергии на то, чтобы отвезти всё семейство в Стокгольм, разместить детей в квартире тестя и тёщи и побывать на первой за несколько лет персональной выставке лучшего друга. Ходить на работу. Забронировать стенд на книжной ярмарке. Вести телефонные переговоры с едва владеющим английским директором типографии в Риге, пытаясь понять, почему, чёрт возьми, они до сих пор не напечатали шестой тираж книги, которую все ждут и считают «главной литературной сенсацией девяностых» («Афтонбладет»), «до головокружения грустным и обжигающе прекрасным описанием процесса расчеловечивания» («Дагенс нюхетер»), словом, «лучшим “романом поколения”» («Свенск букхандель»). Твоя жена везде оставляет чайные пакетики и листы, кровоточащие от пометок красной ручкой. Ты нашёл фрагмент рукописи под диваном. Ты несёшься за сыном по парку, потому что он научился бегать на своих разъезжающихся купидоньих ножках и, похоже, взял курс к пруду с утками. Да, ещё надо купить наколенники дочери, которая заявила, что хочет играть в футбол. Ты засыпаешь, едва голова касается подушки.
ebooksa