Кто не боится молний

22
18
20
22
24
26
28
30

Генерал остановился.

— Сколько дней тебе нужно на это дело? — спросил он меня.

Я пожал плечами:

— Три дня, товарищ генерал. Да стоит ли?..

— Хорошо, — перебил меня генерал и вынул блокнот. — Вот тебе записка к редактору. Садись на попутную машину и езжай. А все, что намудришь там, вези прямо ко мне.

К Беломорску доехал я на попутной машине, у самого города слез и пошел пешком.

Наконец я свободно вздохнул и на минутку отвлекся от жестокого быта войны. Неужели я действительно буду убит?! Мне ведь жить хочется, жить. Тут я вспомнил Гришина и сказал самому себе: «Слюнтяй ты, парень».

Первое мирное живое существо, которое я увидел на улице Беломорска, была курица. Обыкновенная серая курица, ковыряющаяся в навозе.

«Милая! — подумал я о ней. — Милая ты моя!»

И твердый комок перехватил дыхание. Комок становился все тверже, и слезы навернулись на мои глаза.

Я отвернулся от курицы и пошел — взволнованный, пристыженный. Хорошо, что курица ничего не понимает: воображаю, как бы она смеялась надо мной.

Все для меня было здесь родным и трогало душу. И дома, и заборы, и эта глупая курица, бог знает как не угодившая до сих пор в солдатский котелок.

Улицы были пустынны, только у деревянного моста через реку стояли двое детей с санками. Взволнованный и ошалелый, я подбежал к ним и стал обнимать их. Мальчик прижался к старшей девочке, и оба они с удивлением смотрели на меня. Я посадил их на санки, быстро повез с горы, смеясь и радуясь.

...Через три дня я привез генералу снимки, каких еще не удавалось сделать ни одному фотографу. Генерал долго рассматривал их и молчал. Потом сказал:

— Молодец. Умеешь это делать. Талант.

И опять стал перебирать снимки.

Потом посмотрел на меня не как генерал на солдата, а просто как человек на человека, улыбнулся, стал протирать очки, кашлянул.

— Побудь у меня при штабе некоторое время, — дружески, почти стесняясь чего-то, предложил генерал и снова стал разглядывать снимки,

И я понял: он боится, чтоб меня не убили.

Я от волнения встал; мне хотелось сказать что-нибудь радостное, искреннее и прямое, что само вырывалось из моей души.