– Надеюсь, что вдовой! – Айсулу не удержалась и ответила не по‐детски, но тут же спохватилась. – Казаны бы мыла в юрте, верблюдов доила, коз пасла.
– У-у-у, страшно представить! – Дашка задумалась, погрустнела, но ненадолго. – А он?
– Что «он»? Кто «он»?
– Папа! Папа всегда хотел только на тебе жениться?
Айсулу пожала плечами и печально улыбнулась:
– Ты лучше у него спроси.
Дети войны быстро взрослеют. Им непонятны страхи перед грозным отцом или суровой матерью за нечаянную двойку в дневнике. Главное, чтобы родители встречали дома – хоть с пирожками, хоть с ремнем, но дома, в крайнем случае можно, чтобы просто на этом свете. Где‐то дышали, ходили. Это ничего, что каждый день приходилось бояться, к этому легко привыкнуть, лишь бы сутулый однорукий почтальон не притащил страшный конвертик.
Даша тоже быстро повзрослела, вытянулась. Она сама еще не приноровилась к новому росту и ходила по квартире шатаясь, задевая худыми коленями дверные косяки, обшарпанный секретер. Ойкала и шипела, набивая синяки. К тому, что смерть навсегда украла Эдит из их жизни, она тоже не могла привыкнуть. Как так? Столько сил, столько любви положено на то, чтобы испанка стала своей в семье, и ее без спроса похитила война. Так нечестно.
Мелкая хитрюга всегда считала себя любимым ребенком, а старшего брата – главным. Он мужчина, наследник фамилии. Как же теперь продолжать род, если Артем овдовел? С Айсулу дочка не хотела говорить о больном, а с отцом можно.
– Папа, ты, когда маму встретил, сразу страшно влюбился? – Она подкараулила отца утром, еще не замороченного сутолокой, не разорванного на части тысячами вопросов и запросов.
– Кто? Я? – Евгений глянул на любопытную сверху вниз и пошел умываться. Из ванной донеслось приглушенное «нет».
Даша обомлела и приклеилась к порогу ванной комнаты. Теперь стало в тысячу раз интереснее. Выходит, мать наврала.
– Папа, папа, а ты с самого начала на ком хотел жениться? – Вопрос получился корявый, не о том, не про любовь, как хотелось, но про тонкие материи с отцом говорить язык пока не поворачивался.
Евгений понизил голос, опасливо оглянулся на спальню, где переодевалась Айсулу, и приложил палец к губам:
– Послушай, Минчжу[123], а давай прямо сейчас договоримся: ты будешь единственной… м-м-м… красоткой, которой я стану говорить только правду, одну правду, а я стану единственным мужчиной, которому ты никогда не будешь врать?
Дашка почувствовала острый запах настоящей интриги, теперь молчать и терпеть совсем не осталось сил. Она яростно закивала, соглашаясь, схватила пачку папирос и побежала на балкон, приглашая отца последовать за собой. Он ухмыльнулся, но все равно пошел сперва на кухню наливать кофе.
– Ну, барышня, с чего такой капитальный допрос? – Он плотно прикрыл за собой балконную дверь и закурил, отодвигаясь подальше от ребенка. – Неужто ты влюбилась?
– Фу, вот еще. – Она фыркнула и покраснела. – Просто интересно. Хватит уже держать меня за маленькую, давай говорить на взрослые темы.
– Про войну и про работу нельзя, я подписку давал. – Евгений поднял свободную от чашки левую руку с зажатой в ней папиросой, сдаваясь в плен детской непосредственности. Дым поплыл по балкону между пустых пыльных коробок и банок с солеными огурцами, он скрепил их тайну ненадежным замком.
– Так на ком ты хотел жениться?