– А если так? – Жокина рука нырнула в карман с государственной тайной, но вытащила из него всего-навсего пачечку ассигнаций.
Старший зыркнул, проворно приобнял собеседника, скрывая купюры от остальных присутствующих.
– Мало, – прошипел он. В ту же минуту в его руку опустился тяжеленький ком часов. – Давай‐ка, Матюха, проверим передние вагоны, а опосля сюды еще наведаемся. – Старший сразу утратил интерес к путешественникам и приказал малорослому двигаться за собой.
– Они еще придут, – Глеб Веньяминыч подвесил в воздухе опасливое предположение.
– Вряд ли, – пожал плечами Евгений, – мой отец говорит, что золотая дорога самая легкая.
Сыновья Елизария, оказалось, уже приготовились к обороне, они открыли дверь купе, и на пол шмякнулся обрез, а руку старшего – Митрия – оттягивал наган.
– Э нет, так дело не пойдет. – Евгений поспешил снова закрыть их дверь. – Если нас такими увидят, точно не выпустят. Оружие – это на крайний случай. Надо стараться обойтись уговорами.
Глеб Веньяминыч прохладно кивал – кажется, он не был до конца уверен в правоте миролюбивых утверждений своего провожатого.
Дозор в ту ночь не вернулся, впрочем, сон тоже. Или в самом деле беглая каторжанка находилась среди пассажиров, или просто солдатам лень стало шагать по тамбурам, но до рассвета никто не потревожил. Правда, Полина Глебовна утверждала, что видела из окна, как кого‐то вывели из вагона и повели вдоль полотна со сцепленными сзади руками.
На второй день стоянок оказалось еще больше. Давно пора уже проехать Челябинск, а они все маялись на пустых рельсах за Курганом. Затянувшееся ожидание настораживало всех, кроме Жоки и Полины. Усевшись друг напротив друга в пустом купе, они продолжали тяжелый разговор.
– Женечка, я не могу вот так вдруг признаться
– А стать моей женой ты согласна? – возликовал он. – Все дело только в
– А разве этого мало? Ты… мы окажемся во Франции без дома, без капитала, без знакомств. Как я могу? – У Полины в глазах заколыхались полновесные капли, а кружевной платочек беспомощно упал на пол.
Жока поднял невесомый лоскут чугунными руками. Да, когда революция ускорила бег часовой стрелки, он начал понимать, что нищий зять князю не нужен. В Новоникольском его оберегал ни в чем не нуждавшийся Федор, на него не могла надышаться Глафира, его привечали в княжеском особняке. Да и других женихов для Полины поблизости не много водилось. И главное – у него имелось в запасе время, чтобы проявить себя: поступить на службу в Омске, уехать посланником в азиатскую провинцию, разбогатеть, открыв большую лавку рядом с отцовской. Еще верных три-пять лет можно было не задумываться о женитьбе, а там и фортуна подкинула бы шматок удачи. Вот он и размечтался. В большом городе будет все по‐другому. Шаховские – русская знать, для них открыты все двери. А Евгений – в лучшем случае беднота чернорабочая. Не пара княжне. Но отказываться от Полины нельзя. Значит, надо совершить подвиг.
– Я что‐нибудь капитальное придумаю, – пробормотал он и вышел из купе.
Для Полины не существовало варианта прихватить с собой жениха как очередную котомку. Ее влюбленность не должна перекраивать жизнь и планы родителей, в конце концов она уже взрослая. Но отказываться от Евгения – это выше ее сил. Что делать?
К вечеру наконец подъехали к Челябинску. Этот важный узел, по которому перевозилось продовольствие в центральные районы России, однажды уже находился под угрозой белогвардейского захвата. Прошлой зимой Александр Дутов отправил к Челябинску подъесаула Титова, и тот легко захватил город перед Рождеством. Белые отступили, но красные после того случая держали ухо востро. Челябинск по‐военному гремел оружием, по перрону ходили часовые, редкие испуганные гражданские терялись в однообразном месиве шинелей. Но и белочехов здесь собралось немало. Казалось, что война не закончилась, снова шла мобилизация, только линия фронта опасно сместилась в глубь страны.
– За что бедной России такое наказание? – глухим голосом спрашивал Глеб Веньяминыч, разглядывая через окно движущийся частокол винтовок.
– Никто не знает, чем это все закончится, Глебушка, – откликалась княгиня. – Дай бог, вернемся через годик-другой и заживем в родном доме.
– Нет, это так просто не закончится. Это все, – он обвел рукой кипящий перрон, – это как река в половодье – весь мусор вынесет на поверхность, попортит поля, заболотит луга. Мы не скоро вернемся к нормальной жизни. За одним лозунгом десять скрытых подтекстов. Ты, Дашенька, просто не видишь их. Проигранная война стала трамплином. Государь император выбрал слабую, опасную тактику. Так нельзя воевать. К войне надо приступать как к жатве, основательно подготовившись. В сущности, что есть война? Та же работа, только вместо плугов пулеметы. Мы же не кидаемся сеять, когда лошади больны, когда земля еще не согрелась, а бороны не чинены? Вот и воевать надо с умом, а не так! – Он в отчаянии махнул рукой.