– То‐то и оно. Идите, товарищи, подобру-поздорову. Не лезьте не в свое дело и получите благодарность от командования. – Он подпихивал командира к калитке, а с ним вместе и бойцов.
Откуда‐то взялись совсем незнакомые слова, имена Карпа и Бурлака мелькали в каждом предложении. Он уже и адрес назвал, и окрестные села, и все-все, что когда‐то говорил дядька про революцию, про советскую власть, про победу большевиков. Наконец сдавшись, красноармейцы ушли.
– Вашему красноречию мог бы позавидовать сам товарищ Троцкий, – похвалил Жоку Глеб Веньяминыч, когда они, напуганные, закрылись в доме, выложив на лавку весь арсенал, включая топор и вилы.
– На что только не пойдешь, когда сердце выпрыгивает наружу, – криво улыбнулся бледный как полотно импровизатор.
Ночью дежурили по очереди. Под утро, когда Жока сменял Артема, тот ему сказал:
– Не обижайся, паря, мы с Митькой в Красную армию пойдем.
– Что? Как это? А батя ваш – Елизарий Тихоныч?
– Батька сам по себе, мы сами по себе. Интересно у них складывается, вольно. Мы хотим в армию, надоело коровам хвосты крутить. Будем сражаться за землю Русскую.
– С кем? – Жока от негодования дал петуха. – Со мной? С Шаховским?
– Не, князя мы уважаем, а остальных нет. Вона в поезде понаслухались с братухой, как с нашим братом обходятся прочие хозяева. Наш‐то молодец, не дает в обиду, а про остальных того не скажу. Вот и пойдем наводить порядок. Глядишь, выбьемся в люди.
– Да вы и так выбьетесь. У вас батя – староста, правая рука директора.
Артем сморщился – видимо, упоминание об отце цепляло незащищенные струны.
– То крестьянские дела, а нам хочется попробовать другой доли. Может, я генералом стать желаю? Так что не уговаривай нас. Завтра и уйдем.
Назавтра сыновья преданного Елизария ушли к красным добровольцами, а послезавтра Артема убили.
Глава 9
– Мы ведь погодки, всю жизнь с ним как одно целое. Проделки шалопутные и от батьки скрывали, и от мамки. Как‐то маманя тесто замесила перед Пасхой, а Артемка и говорит: помнишь, мол, Митяня, какие славные пироги с яблоками у бабки Настасьи отведывали? Давай, говорит, в тесто яблок насуем, вот и у нас такие получатся. Сказано – сделано. Ох и отведали леща! – Митька сквозь слезы кривил губы глупой детской улыбкой. – А еще в ночное убегали со старшаками. Там Алпыска с Козьмой драку затеяли, казахи набежали Алпыске на помощь, вот и нам досталось ни за что ни про что. Потом отец откупного давал столько, что за полгода не заработать. С нами месяц не разговаривал… У меня ж ни дня без него не прожито, ни чарки не выпито. Как же я таперича буду, а? – Он беспомощно разводил большие руки и заглядывал по очереди в лица слушателей. Голубые глаза посветлели от скопившихся слез, стали совсем белесыми.
А случилась с Артемом обычная беспардонная история: в сутолоке отступления, когда чехи выбивали красноармейцев из Сыростана, кто‐то пальнул по бегущим и угодил аккурат в необученную спину новобранца.
– Вот и повоевал братушка, вот и дослужился до генерала, – всхлипывал Митька, – это ведь евонная мечта с самого детства – стать полковником. Он даже в солдаты хотел уйтить, отец батогами дурь выбил. Ему бы родиться в другом месте, цены бы такому вояке не было. Он к красным пошел, чтобы карьеру военную сделать. Говорит, в такие лихие времена каждый сапожник сможет командовать полком. Наслушался болтовни в поезде.
– Ты теперь домой поедешь? – тихо спросил Жока.
– Ни-и-и, – Митька отчаянно замотал головой. – Как я батьке с мамкой скажу, что не уберег Артемку? Я теперь белочехам мстить буду до последнего, всех гадов изведу под корень, как вшей. Вы уж отпишите, Глеб Веньяминыч, как на духу через Мануила Захарыча или как‐нибудь там… Я сам не смогу.