Евгений все понял и едва не подпрыгнул от шальной мальчишеской радости. В этот раз он взял на службе крытую повозку, запряженную казенной Афродитой. Справная кобыла весело довезла капитана со спутницей до Усолки[87]. Некошеные тугаи вымахали чуть не в рост взрослого человека; кроме стрекоз и мошкары, мало кто мог потревожить уединение.
На глинистом берегу сгрудились валуны, которым вроде бы здесь находиться не полагалось. Огромные, каждый с дом. Наверное, застряли дозорными на берегу после давнего землетрясения, и никто не спешил на смену караула. Три или четыре великана, сросшиеся вместе кровеносной системой многочисленных древесных корней и плотью слежавшегося грунта. Сверху и сбоку, нахально выкидывая ветки в разные стороны, росли деревья и кусты, ивовые плети спускались бесчисленными струйками до самой песчаной отмели. Под камнями неустанное течение выбило большую пещеру за плотной ширмой, такую, что мог поместиться небольшой караван. Еще Чжоу Фан в то свое судьбоносное путешествие наведывался сюда вместе с коварным Сабыргазы. Если бы Жока это знал, то по‐другому взглянул бы на узелок в руках Полины и на всю свою судьбу, которую выбрал вместе с одной случайной дорогой.
– Здесь вода теплее, все‐таки приток, ты можешь тоже искупаться. – Он выложил на помятую газету свежие помидоры, хлеб и нарезанную крупными кружками кровяную колбасу.
– А я принесла землянику с огорода. – Поля поставила перед ним кузовок с провокационным запахом.
Жока разделся, как и в прошлый раз, до длинных черных трусов по колено. Полина сняла праздничную клетчатую юбку, батистовую блузку с рукавами-фонариками, осталась в тонкой сорочке, просвечивающей на беспощадном июньском солнце, молочно-белой, без ухищрений.
– Пойдем? – У Евгения пересохло в горле.
– Пошли. – Она опустила ресницы, и тень от них легла на полщеки.
Зеленоватая вода принялась безжалостно ласкать его смуглые мускулистые плечи и ее полные, беззащитные под мокрой тканью груди, мерцающие тонкими голубоватыми венами. Полина хорошо плавала, как и все дети, выросшие на большой реке. Та, другая Полина, тоже хорошо плавала – его отец, Федор-китаец, научил. Едва Евгений успел так подумать, как обнаружил, что целует намокшие волосы, прижимается к теплому послушному телу. Они ушли под воду, вынырнули, уже слившись губами. Волна снова накрыла их с головой.
Жока потянул к берегу скользкую руку, желейно-нежную, как свежеприготовленное суфле. Полина поддалась. Когда вода доставала до колен, она упала и увлекла его с собой. Нечаянно оказались совсем рядом губы, солоноватые, сочные и упругие. Таким был краденый через забор виноград в эмирской, еще не разграбленной Бухаре, дразнящий густо-розовыми пупырышками из‐за глинобитных дуванов. Как и ее соски, горячие, любопытные, но при этом все равно стеснительно убегающие под воду. Смуглый мускулистый самец и нежная податливая самка барахтались на отмели по пояс в набегавшей волне; ее нога будто нечаянно касалась его коленей, бедра раскрывались навстречу створкой бело-розовой раковины. Евгений плохо понимал, он опирается на твердь или все‐таки плывет. Ивовые ветки над пещерой призывно колыхались, приглашая уединиться, а податливый песок проваливался под телами, унося в реку.
– Нет… мы не будем, не сейчас. – Полина с трудом вытолкнула слова из губ.
– Хорошо, как скажешь. – Он послушно повлек ее в глубину, подальше от берега, нырнул, дернул за ногу, вынырнул, смеясь. Под водой обнаруживалось много интересного: можно трогать живот, притворяясь, что это не он, что волна сама залазит под подол и подсматривает за трогательными розовыми ягодицами, можно прижиматься нечаянно, как будто он просто держится на плаву, отлипать на миг только для того, чтобы посильнее соскучиться по следующему нечаянному прикосновению.
– Пойдем на берег, я замерзла. – Ее мелодичный голос на минуту вырвал из сладкого морока водяных игрищ.
Жока одним рывком взлетел на обрыв, схватил подстилку, разбрызгав по траве дольки помидоров и запретный запах земляники, бегом спустился к пещере. Ивы обиженно зашелестели, отброшенные резким движением. Полина уже стояла внутри, сняв сорочку, лицом к вошедшему. Мраморная, беззащитная, прекрасная. Он молча кинул на землю подстилку, избавился от мокрых трусов, подошел и начал ее целовать. Руки осторожно легли на его плечи, отпустили, пробежали вдохновляющей мазуркой по голым ребрам, замерли на пояснице в неуверенности, что ниже им позволено.
Прибрежный ветер играл шелковыми струнами камыша, ивы пели томными голосами, русалки подглядывали из речных глубин и завистливо вздыхали пенными водоворотами.
Через месяц в Павлодар приехала Айсулу, привезла Артема. Отец не мог наговориться с малышом, слушал наивные детские рассказы с открытым ртом и придурковатым выражением на обычно строгом лице. Он радовался вместе с сыном новой деревянной лошадке, играл с ним в войну выточенными из тополя пистолетиками. Еще пробовал говорить с малышом по‐французски и по‐китайски, но ребенок отвык, не желал вспоминать прежних уроков. Зато свободно болтал по‐казахски, на родном языке матери. Жена устроилась в местную школу, сына определили к няньке. На работе все вертелось как положено. А в голове царила одна Полина. Они не перестали встречаться, наоборот, когда над любовниками нависла угроза разоблачения, свидания стали сладостнее. Жока возвращался домой после полуночи, а иногда и вовсе не возвращался, прикрывался службой. Айсулу, кажется, что‐то заметила, но промолчала. Удивительное дело: с женой он тоже хотел спать. И спал. Не так часто, как раньше, но с явным желанием. Полина несколько раз заикнулась про развод, но он поставил ее на место, заявив, что такого пункта на повестке митинга не стояло.
К Рождеству Айсулу, потупясь, сообщила, что беременна. Евгений обрадовался. Теперь предстояло как‐то сообщить эту новость Полине и ждать непременной истерики, а может быть, и разрыва. Она, конечно, спрашивала, как исполняется супружеский долг, он, конечно, врал, что стороны хранят недружественный нейтралитет. М-да, непросто с женщинами.
Говорить не пришлось, к концу весны она и сама узнала: просто увидела Айсулу с животиком на маевке.
– Красивая у тебя жена, – похвалила счастливую соперницу Поля, складывая простыни после очередного забега на узеньком диванчике в приемной речпорта. – А когда ты нас познакомишь?
– Да хоть завтра! – Он удивленно вскинул глаза. Красным командирам не с руки бояться женских капризов.
– А вдруг я тоже забеременею?