То ли от досады, то ли от нервов Евгений перестал спать с лакомыми женщинами. Всегда удавалось, а теперь – тишина. В Ставрополе по нему скучала прекрасная волоокая Лана, в Казани – трепетная пухленькая Аллочка. С женой‐то спал изредка, с трудом заставляя работать непослушный отросток. При этом сам понимал, что свежее яркое чувство сейчас бы ой как не помешало.
Еще через полгода коротким, а оттого еще более желанным таежным летом они с Валентином бродили с двустволками, обманывая самих себя словом «охота». Высокие царственные кроны совсем не пропускали солнца, из оврага выглядывала темень – полусонная и полусказочная, чего‐то ждущая и одновременно что‐то обещающая.
– Мы с тобой здесь малую часть видим, считай у Бога за пазухой сидим, – начал Валентин. – Мне рассказывали, что за одну ночь заполняют целую камеру.
– Я каждый день живу, как будто страшный сон смотрю. А что мы можем сделать? Пойти с оружием против тех, за кого вчера кровь проливали? Кто нас поймет, кто поддержит?
– Погоди, паря, куда ты идти‐то собрался? Голову сложить завсегда успеешь. Надо делать то, что посильно. Погибнешь, так уже никому не поможешь, а так хоть по чуть‐чуть. Откель знаешь, кого на твое место пришлют? Может, изверга-супостата? Кто тебе спасибо скажет тогда?
– Уйду я, Валь, не могу больше. – Жока скинул ружье и повалился на пригорок, усыпанный толстым слоем слежавшейся хвои. – Капитально уйду, и будь что будет. Не для того я выжил в бою с басмачами, не для того сбежал от чеченских головорезов, не для того мыкаюсь по свету сорок лет, чтобы своими руками ломать то, что строил. Чтобы над товарищами глумиться.
– Погоди. Скоро война будет. – Валентин говорил размеренно, как будто просил купить хлеба по дороге на службу.
– Опять война? Как неинтересно.
– Чувствую. А ты мне не это хотел сказать. Говори уж, не томи.
– Тоже чувствуешь, да?
Приятель кивнул. Жока взглянул на его простое крестьянское лицо, честные глаза в обрамлении бесцветных ресниц. Молчание затянулось. Теперь Валек станет считать, что Жоке своя шкура так дорога, что он и другом с легкостью пожертвует.
– На тебя депеша пришла, мол, ты письма заключенных не читаешь.
– А ты читаешь? – Валентин, кажется, совсем не удивился – видимо, и вправду предчувствовал.
– Нет, не читаю. Но сегодня депеша пришла на тебя, завтра будет моя очередь.
– И что решишь?
Жока скривился. Эта гримаса в последнее время соответствовала улыбке. Он даже постарался вложить в голос максимум дружелюбия. Меньше всего хотелось обидеть Валентина, запустить червячка в яблочную сердцевину их дружбы.
– Я поеду в командировку, а ты тем временем заболей. Потом что‐нибудь решим.
– Тогда и я скажу: на тебя тоже депеша пришла. Они нас, как петушков, сводят. На бой. Кто кого быстрее съест.
– И как нам быть теперь? – Жока поднял вверх руки и разглядывал свои длинные пальцы один за другим, словно выбирая тот, которым не жалко пожертвовать.
– А никак. Я написал военкому. Вчера получил ответ. Тебя скоро отзовут отсюда как говорящего по‐китайски. Такие нужны в центре. Говорю же, скоро война будет. А меня не тронут, потому что хотя бы один старичок им нужен. Пока.