813

В умирающем еле теплилась жизнь. Можно ли что-то извлечь из этого подобия существования?

Дверь, последний заслон, атаковали полицейские. Сернин прошептал:

– Я тебя спасу… у меня верные средства… Одно лишь слово… Женевьева?..

Можно было подумать, что это слово надежды придало сил Альтенхайму. Он попытался что-то сказать.

– Отвечай, – требовал Сернин, – отвечай, и я спасу тебя… Сегодня – это жизнь, завтра – свобода… Отвечай!

Дверь содрогалась под ударами.

Барон издавал невнятные звуки. В смятении склонившись над ним, собрав всю свою энергию, всю свою волю, Сернин в тревоге затаил дыхание. Полицейские, неизбежное задержание, тюрьма, об этом он даже не думал… Но Женевьева… Умирающая от голода Женевьева, которую могло освободить одно лишь слово этого негодяя!..

– Отвечай… Так надо…

Он приказывал, он умолял. Словно завороженный, побежденный этой неукротимой волей, Альтенхайм пролепетал:

– Ри… Риволи…

– Улица Риволи, да? Ты запер ее в одном из домов на этой улице… Номер дома?

Грохот… победоносные крики… дверь рухнула.

– Вперед, – воскликнул Вебер, – хватайте его!.. Хватайте обоих!

– Номер… отвечай… Если любишь ее, отвечай… К чему теперь молчать?

– Двадцать… двадцать семь, – выдохнул барон.

Полицейские окружили Сернина. Ему угрожали десять револьверов.

Он повернулся лицом к полицейским, те отпрянули в невольном страхе.

– Если двинешься, Люпен, – крикнул Вебер, нацелив оружие, – я тебя пристрелю!

– Не стреляй, – спокойно сказал Сернин, – это бесполезно, я сдаюсь.

– Шутишь! Еще один твой трюк…