813

– Нет, – продолжал Сернин, – битва проиграна. Ты не имеешь права стрелять. Я не защищаюсь.

Достав два револьвера, он кинул их на пол.

– Шутишь! – не унимался неумолимый Вебер. – Прямо в сердце, ребята! При малейшем движении: огонь! При малейшем слове: огонь!

Там уже находились десять человек. Вебер добавил еще пятнадцать, пятнадцать револьверов были направлены на цель. И в ярости, дрожа от радости и страха, Вебер скрежетал зубами:

– В сердце! В голову! И никакой пощады! Если шевельнется, если заговорит… стрелять в упор!

Руки в карманах, безучастный, Сернин улыбался. В двух дюймах от виска его подстерегала смерть. Пальцы сжимались на спуске курка.

– А-а! – усмехнулся Вебер. – До чего приятно это видеть… Полагаю, на сей раз мы попали в десятку, и это очень скверно для тебя, господин Люпен.

Он раздвинул ставни широкого подвального окна, через которое внезапно ворвался дневной свет, и повернулся к Альтенхайму. Но к величайшему его изумлению, барон, которого он считал мертвым, открыл глаза, глаза тусклые, ужасающие, уже отражавшие небытие. Барон смотрел на господина Вебера. Потом, казалось, стал искать кого-то взглядом и, увидев Сернина, содрогнулся от гнева. Можно было подумать, что он очнулся от своего оцепенения и что внезапно проснувшаяся ненависть отчасти вернула ему силы.

Опершись на руки, барон попытался заговорить.

– Вы узнаете его? – спросил господин Вебер.

– Да.

– Это Люпен, не так ли?

– Да… Люпен…

Сернин, по-прежнему улыбаясь, слушал.

– Боже! До чего забавно! – сказал он.

– Вы хотите еще что-то сказать? – спросил господин Вебер, заметив, как отчаянно дергаются губы барона.

– Да.

– Быть может, по поводу господина Ленормана?

– Да.

– Вы заперли его? Где же? Отвечайте…