– Напротив, мадам. Зная, что я был одним из друзей госпожи Эрнемон, бабушки Женевьевы, вы написали этой даме в Гарш, что желаете побеседовать со мной. И вот я здесь.
Долорес приподнялась, очень взволнованная.
– Ах, это вы…
– Да.
– Правда? – пролепетала она. – Это вы? Я не узнаю вас.
– Вы не узнаете князя Поля Сернина?
– Нет… Ничего похожего… ни лоб, ни глаза… И к тому же совсем не таким…
– … представляли газеты заключенного тюрьмы Санте, – с улыбкой сказал он. – Однако это действительно я.
Последовало долгое молчание, во время которого оба испытывали неловкость и смущение.
Наконец он произнес:
– Могу ли я узнать причину?..
– Женевьева вам не сказала?
– Я ее не видел… Но ее бабушке показалось, что вы нуждаетесь в моих услугах.
– Это так… Это так…
– Каких именно?.. Я так счастлив…
Она заколебалась на мгновение, потом прошептала:
– Мне страшно.
– Страшно! – воскликнул он.
– Да, – тихо промолвила она, – я боюсь, боюсь всего, боюсь того, что есть, и того, что будет завтра, послезавтра… боюсь жизни. Я столько выстрадала… и не могу больше.
Он смотрел на нее с огромной жалостью. Смутное чувство, всегда толкавшее его к этой женщине, обрело более определенный характер сегодня, когда она просила у него покровительства. То была пылкая потребность полностью, самоотверженно посвятить себя ей без надежды на вознаграждение.