А за околицей – тьма

22
18
20
22
24
26
28
30

Обыда зашлась криком, будто выговорить не могла, только огромными болотными глазами глядела на Ярину, на русалку, на озеро, кричала пронзительно, тоскливо, ругалась, ругалась, грозилась позвать Кощея… «Надо же. Не знает ещё, выходит, про Бессмертного… смертного…»

Кое-что из ругательств Ярина узнавала, кое-каких слов никогда прежде от Обыды не слышала. Как сквозь дымку всё было; Ярина упёрла ладони в зыбкий песок, чтобы оттолкнуться, встать… Руки подломились. Много, видать, истратила сил, а ведь сама почти не заметила.

– Что ты так… кричишь, Обыда, – пробормотала, щурясь, глядя на наставницу против солнца. – Я их убила, чтобы силы хватило в Лесу на тебя, на меня и на яблоко. Ещё немного – и хватит уже. Ты яблоко съешь, и сможем дальше жить. И всё будет как было…

На зубах скрипнул песок – наглоталась всё же воды, пока выплывала. В груди жгло, капли текли с волос, щекотали виски и щёки. Умолкла Обыда. Тихо отчего-то стало, тихо-тихо, как никогда не бывало на берегу, – только поодаль трещал лес и пахло почему-то дымом. А потом Обыда спросила – глянула в глаза и будто душу Яринину наизнанку вывернула:

– Что? Что ты сказала?..

– Я убила их, чтобы силы хватило в Лесу на тебя, на меня и на яблоко, – твёрже повторила Ярина. – И Кощея убила.

– И Коще-ея?.. – протянула Обыда, и совсем уж большими стали её глаза, не болотными уже – чёрными.

– Обыда, осталось-то совсем немного, я чувствую! Надо успеть, пока яблоко не созрело до кон…

– Яринка! – тоненько, удивлённо воскликнула Обыда. – Ты… правда, что ли?

Ярина кивнула, а внутри словно вся проглоченная вода закипела: ну! Ну же! Соображай уже! Когда ж ты поймёшь, какую жертву я для тебя принесла?! Какой чёрный труд осилила? Скажи: «Спасибо, Яринка!» Помоги встать!.. Обними…

Обыда схватилась за волосы, опустилась рядом и заплакала. Ярина уставилась на неё в ужасе. Крепче и крепче пахло рыбой от мёртвой русалки; запах забивался в ноздри, мешал дышать. Обыда зашептала что-то почти беззвучно, открывая рот, будто рыба; пришлось наклониться, изо всех сил прислушаться, чтоб разобрать:

– Это ведь не птенца сварить… Это ведь не птенца сварить, – повторяла и повторяла Обыда, будто говорила во сне да никак не могла проснуться. – Не птенца…

Ярина вскочила. Сжала кулаки.

– Конечно, не птенца! Ещё бы! Обыда! Вставай! Помоги дело доделать! И пойдём к яблоне!

Обыда тоже поднялась – медленной, глухой тенью выросла над озером, над Лесом. Тихо откликнулась, но голос докатился до облаков, отдался от них и вернулся на берег грохотом:

– Ярина! Ты что говоришь такое? Ты ума лишилась! Не быть тебе ягой! Не пущу!

Ярина застыла на миг; миг потребовался, чтоб понять: не приняла Обыда! Не приняла её жертву! Враг! – а потом полетела вперёд, сбила ягу с ног, в три шага добралась до лебедя, взобралась ему на спину и приказала:

– Лети!

* * *

День Красный очнулся от огня, пробежавшего по перьям. Заклекотал, взмахнул крыльями, обезумев от боли. Взмыл в воздух и помчался к воде, но огонь уже утих, и ни следа не осталось.

День огляделся по сторонам. Обгорелые кувшинки расплывались по озеру, солнце блестело в русалочьей чешуе, Вумурт медленно уходил на глубину, едва просвечивал студенистым изумрудным телом… На берегу над мёртвой русалкой плакала Обыда. Где-то трещал, горел лес. А на спине – юсь вывернул шею, посмотрел назад, – на спине его сидела Ярина с пустым, чёрным взглядом. Глаза застыли, а губы шевелились, шептали…