Из окна видно, как пустынно во дворе. Мальчишек нет. Припрятанные в дворовых тайниках, ждут послеобеденного часа звонкие консервные банки и стремительные обручи.
Она закрыла книгу. Ее собственные мысли легко просачивались сквозь тугие строки Достоевского. Костюмчики и носочки Сережки лежали на столе, сложенные разноцветными стопками. Утюг горячо лоснился от света. В углу потрескивал приемник.
Спрятать белье в шкаф и заглянуть на кухне в кастрюли — это даст ей две заполненные минуты. А потом надо опять ждать, когда придет тетя с Сережкой. Дни у Тони поделены на две неравные части: на короткую — с Сережкой и длинную — без него. Сегодня она сама хотела гулять с сыном, но Вера Игнатьевна заупрямилась. Тетя очень привязана к Сережке, и на этом держится мир в доме.
Осторожная музыка плавала в комнате. Ее легко можно не слушать, но, вслушавшись, хочется разгадать. Она напоминала утренний прибой.
Мама, мамочка, храбрый мой капитан, тебя недостает мне даже в мелочах: мне нужен шорох твоего платья — невыносимы платья мертвых, висящие на плечиках в шкафу. Мне нужно твое живое молчание — ты смотришь, как я причесываюсь и одеваюсь, и ухожу, Я должна знать, что ты садилась за свой стол. И хоть на нем все останется по-прежнему, как сделала я, убирая вечером, я всегда узнаю, сидела ли ты за ним или нет. Каждый день убираю твой стол и каждый раз хочу обмануть себя: час назад ты брала эту книгу, твои руки касались цветов.
Зазвонил телефон. Тоня вздрогнула. Тишина живых хрупкая, не похожа на мамину тишину. И сразу исчезла иллюзия прибоя.
Недовольный голос Васильева.
Нет, не могу, я скоро уйду. Сына нет, они гуляют.
А зачем я тебе понадобилась? Впрочем, какое мне дело?..
Об этом мы не один раз говорили. Сын не заметит твоего отсутствия.
Мое одиночество? Когда теряешь близких — это одиночество, а когда чужих…
И еще что-то говорила, заученное и почти беззлобное. Положила трубку и прошла в комнату тети. Там все было прибрано, и кресло, как всегда, стояло посредине. С самого раннего детства Тоня помнит это массивное, похожее на трон, кресло. Вера Игнатьевна любила в нем читать письма от сестры.
«Антонина! — кричала она. — Разыщи мне очки, будем читать письмо от Белки».
Мама Белка, мама Белка, приговаривала Тоня и хлопала в ладоши. Так звали маму в детстве. Она была беленькой и кудрявой и ни в чем не уступала мальчишкам. И потом, во время войны, когда она высаживала десант в Феодосии, ее даже в газетах называли Белкой.
От Белки письма приходили короткие. Она горевала, что семья разбросана: близнецы Женя и Жора у бабушки, Тоня с тетей совсем в другом конце страны. Отец летает. Ничего, скоро кончится война.
Папа погиб в сорок пятом году. Тетя читала телеграмму от сестры и плакала. В массивном кресле вздрагивали ее плечи, покрытые платком.
После войны они ненадолго собрались вместе. Мама приехала в морской форме. Бабушка привезла повзрослевших Женю и Жору. Только отца не было. Потом мама уехала на Восток и взяла с собой сыновей. Летним вечером тетя, сидя в кресле, развернула телеграмму и уронила на пол очки. Тоня подняла оправу, в ней остался треугольный кусочек стекла.
ebooksa