Она затаила дыхание: в коридоре опять послышались шаги соседки. Только теперь Тоня и Николай по-настоящему поняли, чем рисковали.
— Мужчина свихивается, теряя голову, а женщина — не теряя головы, но все равно свихивается, — сказала она с горькой усмешкой.
— Свихивается? — переспросил Николай. — По-твоему, мы с тобой слабые люди?
Он не видел ее лица. Она сидела, отвернувшись к открытому окну, и свет падал на ее волосы.
— Надо будить Сережку, — вздохнула Тоня. — Хочешь кофе?
— Можно без скорлупы?
Она прошла мимо него, и у Николая заныло сердце: в ее глазах стояли невыплаканные слезы.
Когда она стала разливать кофе, Великанов подумал, что говорить об этом уже трудно: что-то стало в их отношениях неприкосновенным, отошло в глубину сердца. «Мужчина свихивается…» — он не мог простить ей этих слов. За ними скрывается стыд и растерянность и желание оправдаться перед собой за то, что не был решен ни один из мучительных вопросов.
Он смотрел на ее побледневшее лицо, на тонкие девичьи руки, разливавшие кофе.
— После войны, — вспомнил он, — мама купила кофейник. Есть было нечего, а она кофейник купила. Нелепый такой, с отбитой эмалью. Я ходил с ним за молоком, стоял в очередях. И вот как-то меня остановила девочка. Схватила кофейник и говорит, что это наш. — Великанов закурил. — Сейчас я подумал: может, это ты была?
Тоня улыбнулась одними губами, вертела на блюдце чашку с кофе.
Почему он не спросил ее о Васильеве? Ведь это так естественно после всего, что случилось. Мужчина, добившись своего, считает, что все границы пройдены и все запреты сняты. Какая же это любовь, если одного вопроса достаточно, чтобы все рухнуло и стало непереносимой болью?
— После войны мы жили в Севастополе, — ответила она.
Он отодвинул чашку. Кофе плеснулся на блюдце, кусочки сахара впитывали в себя коричневую жидкость.
— Тоня, ты не должна уезжать!
— Почему?
— Потому что… Зачем тогда все это? Я не считаю себя свихнувшимся.
— Смотри, — кажется, дождь кончился.
Чему она улыбается? У него перехватило дыхание, когда Тоня взглянула на него. Он уже почти не верил, что видел эти глаза близко-близко. Тогда они были темными, с пугливыми ресницами, а висок казался голубоватым и прозрачным.