Саша чмокнул ее в улыбающиеся губы и ушел на цыпочках.
Он добрался до стола. Обойдя его, достал из-под кровати свернутую трубкой бумагу. На тумбочке, заготовленные с вечера, лежали кнопки. Сняв туфли, подошел к кровати Виталия и приколол к стене бумагу. Потом поставил на стол бутылки и включил свет. Зарубин перестал храпеть. Повернувшись на бок, он высунул из-под одеяла желтую плоскую пятку.
— Подъем! — закричал Глушко.
— А белена — она какая на вкус? — спросил охрипший спросонья Великанов и сразу потянулся к сигаретам.
— При чем здесь белена? Карпухин может проспать собственный час рождения.
— Опять пожар? — поинтересовался Зарубин.
Он пялил глаза на свет и ничего не понимал. Увидел над кроватью Карпухина старательные гуашевые буквы на бумаге, прочитал без выражения:
— «Чтобы счастлив был Карпухин, оттаскай его за ухи». — Зло упал на подушку и закрылся с головой одеялом. — Совести у вас нет и человечности. Я вам не мальчик! — доносилось из-под одеяла.
И только Виталий продолжал сладко посапывать во сне.
— Ребята, за дверью женщина, — предупредил Саша. — Ровно в три часа мы должны поднять тост за новорожденного Карпухина.
Он подошел к Виталию и сбросил с него одеяло.
— Коля, помоги!
Вдвоем с Великановым они напялили на Карпухина брюки.
— А кто за дверью-то? — с тревогой спросил Зарубин.
— Невеста, — коротко объяснил Глушко.
Через несколько минут он церемонным жестом пригласил Аллу. Зарубин поспешно заправлял кровать.
— Здравствуйте! — сказала девушка смущенно и остановилась на пороге. Глазами она умоляла Сашку подойти к ней, спасти ее. Но Глушко, согнувшись в полупоклоне, застыл посреди комнаты, пока она не подошла к столу, заставленному бутылками и немудрящей едой.
— Здравствуйте! — нестройно ответили Великанов и Зарубин, серьезные, словно их подняли для эксгумации.
— Начнем? — спросил Глушко, рассудив, что ночное время дорого.
Он взял у Аллы ненавистные шары и устроил их на кровати Золотарева. Все разобрали свои стаканы и подошли к Карпухину.