Виталий — очки на носу — спал, прислонившись к стене. Великанов минуту назад, как скульптор, работал над этой позой, добиваясь от фигуры беспечности и легкомыслия.
— По-зда-вля-ем! — гаркнула комната по команде Глушко. Пустой коридор и даже ночная улица поддержали и повторили: «По-зда-вля-ем!»
Виталий испуганно открыл глаза. Оглядев комнату, он плюхнулся на подушку и пробормотал:
— Чего только не приснится…
Великанов поднял его и дружески посоветовал:
— Сообрази, зачем мы тебя разбудили.
Карпухин снова открыл глаза и спросил у Николая:
— Чего тебе надобно, старче?
Увидев перед собой стакан с вином, быстро сам себе ответил:
— Да мне бы бутылочку старочки!
— По-зда-вля-ем! — снова грохнула комната, а за окном этот раскатистый шум подхватили собаки из больничного вивария.
— Ба, у нас Белоснежка! — восхитился Виталий, окончательно приходя в себя и удивленно разглядывая Аллу. — Я счастлив чувствовать себя последним из семерых гномов!
Она засмеялась и протянула ему руку.
— Таким я вас и представляла…
Скоро не мешкая уселись за стол. Разложили закуску. Тарелок оказалось всего три. Их прихватила Алла, знавшая, что в мужских общежитиях принято обходиться без посуды. Но ей пришлось уступить Сашке, который стал ворчать, когда она попыталась положить в сумку хотя бы десяток тарелок.
Придвинулись. Подождали, не родится ли какой оригинальный тост. Но долго ждать не стали, чокнулись — просто за Виталия Карпухина, за его успехи в медицине и в поэзии.
— Я перехожу на научную прозу, — сообщил Виталий, выпив вино и радуясь, что это не какая-нибудь «фрага», а настоящее сухое, да еще, кажется, грузинское. — Пишу брошюру «Кто изобрел колесо истории?».
— Ты только не хами, — предупредил Зарубин.
— Читатель начинает сомневаться, — заявил Великанов в своем стиле, — есть ли что-нибудь за душой у Карпухина?
— О Коля, Коля, кто тебя усеял? — вздохнул Виталий, принимаясь за еду. — Алла, расскажите про студентов. Расскажите это мне — человеку, который внезапно и так ужасно постарел.