Взял с тумбочки шарик из сырой резины, помял его — хорошая тренировка для хирурга. Потом подошел к Виталькиной кровати и снял со стены гитару. Карпухин обучил его одной песенке. От тоски можно и сыграть. Ненавидел Саша себя в подобные минуты, боялся собственной меланхолии, расслабляющей неразберихи в себе.
Уселся на кровать, попробовал струны. Долго и неуверенно приступал к запеву. Наклонившись к грифу, он словно выискивал тайный рисунок песни. Бас его пошел сначала потихоньку, чтобы не сбиться с аккомпанемента.
К припеву осмелел и пальцы стали послушней.
Ему нравилась эта песня. Как будто про его поездку в Москву, когда он отпросился зимой на три дня у начальства. Все было как в песне, только никаких пряников он не жевал. В московских гостиницах мест не оказалось. Алла попробовала уговорить коменданта общежития, чтобы Сашу пустили к ребятам.
— Кто такой? — спросил комендант.
— Брат, — схитрила Алла.
— Отказать! — на ходу бросил комендант. — От вашего брата отбоя нет, — и захихикал на лестнице.
Помогли однокурсники Аллы, спортсмены. Они дали Сашке пару лыж и напялили на него лыжную шапочку. В таком виде его без задержки пустили в общежитие.
Смешно получилось, а сейчас об этом вспомнить — сердце заходится от щемящей тоски.
Он прихлопнул струны и отложил гитару.
Если Алла не задержится, в субботу надо организовать прогулку на лодке. Всей компанией куда-нибудь к лесу. И с ночевкой.
В подъезде хлопнула дверь. Саша прислушался. Кто-то шел. В комнату постучали, вернее поскреблись.
Кого угодно мог ожидать Глушко, только не Валю Филимонову. Она вошла, маленькая, промокшая и какая-то перепуганная.
Саша бросился к девушке:
— Что с тобой, Валя?
— Александр Александрович, я сейчас проходила мимо санавиастанции, — всхлипнула Валя. — И мне из окна крикнули, что Виталий Петрович везет на самолете больного с кровотечением. А аэродром не принимает их, гроза…
Поспешно надевая плащ, Глушко бодро подмигнул ей:
— Ах, этот аэродром, вот мы сейчас ему покажем…