В купе сидело трое. Когда Тоня вошла, сразу прекратился смех и разговоры. Молодая женщина, сидевшая справа, бросила на нее быстрый взгляд и отвернулась. Спокойная струйка дыма поднималась от ее сигареты.
— Садитесь, пожалуйста! — пригласил один из парней.
Всего секунда нужна пассажиру, чтобы из незнакомца превратиться в человека без тайн. Под стук колес люди проще.
Одного парня звали Глебом, второго Владимиром. Оба оказались инженерами, только что окончившими институт. Женщину они называли Тамарой. Кажется, она была пианисткой и ехала из Краснодара.
— Ну вот, — виновато сказал Владимир, показывая пустую бутылку из-под портвейна.
Глеб почесал ложбинку на подбородке и произнес:
— Торичелли был неправ: природа, к сожалению, терпит пустоту.
— Спасибо, — предупредительно поблагодарила Тоня, — мне скоро выходить.
— И мне, — устало заметила Тамара. Она рассеянно поглядывала в окно, забытая сигарета дымилась на краю столика.
— Нам не везет с попутчиками: никто не едет до Москвы, — вздохнул Володя. — До вас ехали двое мужчин, вышли в Белгороде.
Тоне пришлось объяснить, что на станции не оказалось билетов в обычный вагон, и она взяла в купированный, хотя ехать ей недалеко.
Перекинулись несколькими незначащими фразами. Владимир, теребя вихры, попробовал рассмешить анекдотом: анекдот — как маневровый паровоз, если беседа заходит в тупик. Тамара снова закурила. На теневой стороне ее лица холодновато мерцал большой и тонкий ободок серьги.
— Куда вы получили назначение? — спросила у ребят Тоня.
— В Инту, — ответил Володя.
Тамара красиво курила. Тоня подумала, что Коля Великанов прав. Он говорил однажды, что половина людей, которые бросают курить, начинают снова из-за того, что их друзья слишком красиво курят. Какие-то второстепенные мысли приходят ей сейчас в голову.
— Коми? — поинтересовалась Тамара. У нее четкий профиль, его по достоинству должны оценить слушатели концертных залов.
— Да, — мечтательно протянул Глеб, — снега, мхи, лишайники, и среди всего этого первозданного, нате вам, — цивилизация!
— Печки?
— Я с вами согласен, — кивнул Глеб иронически улыбнувшейся Тамаре, — печь не изобретение, а уловка человечества, этакий компромисс между пещерным и нашим веком. Но я, грешным делом, люблю печи. Можно греть руки и думать. По-моему, мысль, рожденная у батареи, чаще лишена настоящего тепла, чем та, которая у времянки…