Йод. Наклейка.
Когда сняли стерильные простыни, Николай опять подивился могучему сложению больного. Павел Маркович давно ушел, а Великанов то поправлял наклейку, то просто ходил около стола, поглядывая на спокойное лицо больного. Он понимал, что в борьбе за жизнь помог случай: грузчик молод, здоровенный парень. Но хирургу трудно отказать себе в чародействе — маленькой привилегии победителя.
С таким настроением легко вообразить, что он сделал не ушивание разорванной печени, а, скажем, уникальную пересадку сердца. Очень даже просто: тысячи людей собрались смотреть на это чудо. Идет показательная операция. Операционная в виде амфитеатра, что-то вроде стадиона в Лужниках, только больше. Зрители замерли на своих местах в белых масках и бахилах. Он накладывает последний шов и поднимает руки в перчатках. Амфитеатр кидает к его ногам стерильные букеты. Где-то на первом ряду сидит Тоня — у нее одной такие глаза с косым разрезом.
Не надо репортажей, товарищ Васильева! Я не могу вам сейчас уделить время для интервью. Заходите как-нибудь в клинику, я постараюсь ответить на ваши вопросы.
…Больной спросил: «Который час?» Великанов пришел в себя и почувствовал, что очень устал. Сестра отсоединила систему переливания. Николай помог переложить Белова на каталку и только тогда снял перчатки и халат.
В приемном покое Павел Маркович осматривал больного. Паренек лет двенадцати.
Что болит? Так-так…
У Тони веселые глаза. Нос и рот закрыты маской. Маска опускается на грудь, в вырезе белого халата видно несколько редких цветков ее кофточки.
Сними маску! Я не верю твоим веселым глазам, ты кусаешь губы!
…Палкой по глазу? И была царапина, а теперь?
Прости, я зарвался. Павел Маркович Кондратьев доверил мне ушивание печени. У грузчика была травма. Понимаешь, молодого здорового парня ударило какой-то балкой. И я оперировал его совершенно самостоятельно, Кондратьев только помогал. Понимаешь, печень рвалась, когда я стягивал ее нитками. Сильно кровило. Я почти потерял самообладание, а Кондратьев спокойно сказал мне: «Тампонируй сальником. Осторожно стягивай. Подведи тампон».
…Значит, у мальчика с трудом открывался рот, и его направили в стоматологическую поликлинику? Так-так…
Я уверен, Кондратьев настоящий коммунист. Понимаешь, до какой простой зависимости я додумался там, за операционным столом? Коммунист во мне делает из меня врача, и врач, с его мудростью, хладнокровием и смелостью, будет воспитывать во мне коммуниста. Кажется, просто, а я подумал об этом, когда расползалась печень, и я готов был попросить Павла Марковича, чтобы оперировал он. Ты заметила, я говорю громкие слова? Я их говорю вопреки мнению, что они выходят из моды.
— Так-так, ваш диагноз, коллега! — обратился к Великанову Кондратьев.
Он снисходительно улыбнулся, когда Николай расспрашивал отца и осматривал мальчика: дорожка прямо вела к диагнозу, а молодой врач медлил, отвлекался, цеплялся за второстепенные симптомы.
— А я говорю матери, — рассказывал отец, — сделай, слышь, парню осиновый отвар и припарь болячку-то. Только, слышь, вот видишь, не половчало.
Мальчик, почувствовав пристальное врачебное внимание, вдруг заплакал. Слезы катились по его лицу. Странное лицо — стиснутые зубы, нечто напоминающее улыбку.
Шелестят в голове страницы добрых, пухлых учебников. Черта ли в этой доброте и в этой ученой пухлости? Можно помнить все симптомы заболевания и все-таки не распознать его у больного. В этом отличие молодого от опытного. Три года потеряно в участковой больнице. Кому нужна эта медицина на десять коек? И врачи, и больные теряют там свое здоровье и время. Больному нет никакого дела до того, что больница недостаточно оснащена, что врачу не с кем посоветоваться. Есть больницы — значит, должно быть здоровье.
Тамара не захотела жить в деревне. Она музыкант, ей нечего делать в глухомани. К сожалению, это подсказано ей мещанским ее рассудком, а не жизнью, которой она так и не хлебнула. Пожалуй, он сам пришел к такому же выводу, но не для того, чтобы прятаться за стенами спокойных учреждений, а чтобы снова начинать с трудностей. Пусть опять будет глухомань, но он обязан теперь работать в полную силу. И если Тамару должны окружать красивые мелочи, то ему совершенно достаточно приличной операционной.
— Не плачь, Ваня, сейчас пойду куплю тебе съестного, — уговаривал отец.
ebooksa