Проциха спала. Федорко ушел на беженский пункт, а Стефанко с Василиной побежали к колодцу.
Когда вернулись, увидели: мама почти голая бегала по хате, рвала на себе волосы, кусала губы. Была синяя, почти черная. А дикий взгляд блуждал вокруг.
Ребенок, завернутый в лохмотья, уже охрип от плача, а мама кричала:
— Люди, спасайтесь! Дети, прячьтесь в яму, всех съест!
Дети испугались и побежали на завод звать отца.
Проциха в горячке видела: акация перед окном пламенела, а сверху на ней сидело чудовище. Крыльями закрывало небо, а языки, красные словно жаркие угли, тянулись к окну.
То солнечные зайчики дрожали на стеклах.
Проциха, покачиваясь, словно тень, кралась тихо под стеной к окну. В руке держала чугунок, из которого еще стекали на пол остатки воды.
Ветер качал листья акации, и от этого солнечные зайчики на окнах танцевали быстрее.
— Ешь меня, а детей моих не трогай! Лети к тем, кто наслал тебя на нас! — закричала и швырнула чугунок в окно. Стекла зазвенели и рассыпались.
Солнце, словно играя с ветром в жмурки, скрылось за тучкой. В разбитое окно влетел свежий ветер, и Проциха потянулась к нему. Слизывала капли воды с разбитого стекла, простирала руки к теням, упавшим от акации.
Смока уже не видела. Уцепившись руками за раму, где еще торчали стеклянные острия, перелезла во двор. Ее жгло внутри.
Лежала рядом с кустом боярышника, акация опять пламенела. Проциха рванулась, чтобы отползти, но волосы запутались в колючих ветках и не пускали. Облитая солнцем листва краснела кораллами, а Процихе казалось, что это опять Смок уставился на нее тысячью красных глаз, тянет к ней когтистые лапы.
Закричала:
— Люди, бегите, прячьтесь в ямы, берегите детей — всех поест!
Хозяйка и жильцы выбежали из хаты. Увидели Проциху, отступили назад, окаменели и так стояли, смотрели на нее со слезами на глазах.
Но никто и не думал подойти, боялись заразы.
— Может, позвать карету?
— Карету!
— Ведь муж ее не хочет. Говорит, в шпиталях травят людей.