Вороны опустили носы, словно задумались над судьбой Иванка. В другой раз Иванко не прошел бы, не швырнув в них камня, но теперь он спешил к больным.
Где лежали мама и Маринця, он знал. Еще в понедельник расспросил в канцелярии и тогда же заглянул в окна тифозного и холерного бараков, но ни мамы, ни Маринци не увидел — сторож отогнал.
По узкой заросшей травой тропке шел вверх — там, в стороне от других отделений больницы, стояли тифозные и холерные бараки.
Оттуда был виден почти весь город, киевские дома казались сверху игрушечными.
И хоть здесь в Киеве на долю Иванка и всех беженцев из Галичины выпало много печальных событий, и хоть теперь он был один, по-прежнему Киев притягивал его к себе. И, сам того не сознавая, Иванко по-детски чувствовал его скрытую силу.
Навстречу шли двое: санитар из того барака, где раньше лежал Иванко, и с ним какая-то женщина в халате. Тоже, наверно, санитарка или сестра.
Женщина размахивала руками и что-то весело рассказывала, а санитар заливался смехом, приговаривая: «Ну и козырь девка!»
Тропка сворачивала вниз, и они повернули было туда, но санитар увидел Иванка с узелком.
— Ты куда? Может, к своей Маринце?
Иван кивнул.
— И еще к маме!
— Э, браток, пропала твоя Маринця. Эта тетка говорит, что она сбежала ночью через окно. Ну и ловка же!
Санитар хохотал, а женщина спрашивала:
— Это что, брат?
— Кавалер!
— Придется тебе искать твою Маринцю с ветром в поле. Сбежала.
Женщина грустно, но с лукавинкой взглянула на Иванка и ушла. За нею, смеясь, ушел и санитар.
Иванко так был поражен этой новостью, что даже забыл спросить: как, почему, куда сбежала? Больная ли она или уже здорова?
С минуту постоял, провожая глазами облака на небе. Потом будто рассматривал воробьев, а они словно присматривались к его узелку. А когда прибежал к тифозному бараку, то там ему сказали то же самое: Маринци Породько нет, сбежала. И больше ни о чем не хотели говорить.
Опустив голову, Иванко пошел к холерному бараку, где лежала мама. За ним плелся пес, обнюхивая его узелок, но Иванко его не замечал.
ebooksa