Забытая девушка

Последняя неделя прошла особенно плохо. Эмили прочитала в «Вашингтон Пост Джорнал» редакторскую колонку, в которой спрашивалось, не пренебрегает ли Эстер Вон своими материнскими обязанностями из-за политических амбиций. Во время завтрака Франклин оставил на столе раскрытую газету, чтобы Эмили могла ее увидеть.

Эмили встала из-за стола. Внезапно на нее снова напала плаксивость. На кухне не нашлось салфеток, так что она высморкалась в бумажное полотенце. Улыбка Эстер показала, что она видела слезы Эмили и что с этим ничего нельзя было поделать.

Эмили спросила ее:

– Я могу чем-нибудь помочь?

– В холодильнике снаружи заварной пудинг. Не могла бы ты…

– Боже, – Бабушка смотрела на них обеих. – Пожалуй, пойду вздремну в своей комнате.

Эмили видела, что бабушка понятия не имеет, кто стоит напротив нее на кухне. К счастью, бабушка жила в этом доме достаточно долго, и обстановка была ей знакома. Она быстро прошла по коридору, напевая себе под нос «Янки Дудл». Поднимаясь по лестнице, она маршировала в такт.

Эстер и Эмили обменялись веселыми взглядами. С самого утра ее мать была в необычайно хорошем настроении. Эмили иногда задумывалась, действительно ли ее беременность смогла их сблизить. Трудно было сказать точно. Иногда казалось, что их отношения переходят на какой-то новый уровень. А иногда все было по-старому – и Эстер отчитывала Эмили за включенный на полную мощность обогреватель или брошенное на пол полотенце.

– Пудинг? – напомнила ей Эстер.

– Точно. – Эмили знала, что не может свалить свою забывчивость на беременность. Она постоянно отвлекалась, потому что фокусироваться на «здесь и сейчас» было слишком угнетающе.

В гараже было холодно, как в берлоге белого медведя, как шутила бабушка. Эмили не стала возвращаться в дом за пальто. Сейчас ей было жарко. Но, конечно, она замерзла, едва дойдя до дальнего конца гаража.

Эмили дрожала, открывая холодильник. Спасибо бабушке, теперь она напевала «Янки Дудл» – это была одна из тех надоедливых песен, которые могут прилипнуть к тебе на целый день в любой момент. Она вспомнила, как читала «Маленьких мужчин» Луизы Мэй Олкотт из дополнительного списка литературы в шестом классе. Эмиль и Франц пошли на мельницу и раздобыли достаточно муки, чтобы вся семья могла есть заварные пудинги и кукурузный хлеб еще несколько месяцев. Эмили получила от учителя звездочку за то, что срифмовала этот сюжет с текстом песни.

Теперь она не получала звездочки от учителей.

Эмили подверглась суровому остракизму в школе. Даже уборщики отворачивались, когда она проходила мимо. Ее беременность будто создала вокруг нее силовое поле. Чем больше распространялись мерзкие слухи, тем больше людей отдалялись от нее. Учителя неодобрительно качали головами. Кто-то вырезал огромную дыру в ее майке для физкультуры. На ее парте в классе вырезали слово «ШЛЮХА». Прямо перед выходными на День благодарения какой-то идиот прилепил большую прокладку к ее шкафчику, красным маркером нарисовал на ней кровь, обвел ее черным цветом, чтобы было похоже на открытку, и написал внизу:

ВОТ БЫ У ТЕБЯ ЭТО БЫЛО.

Эмили подозревала, что если не за всеми гадостями, то как минимум за историей с прокладкой стоит Рики. Почему-то самым жестоким издевательствам она подвергалась со стороны клики. Слухи, который распускал Блейк о наркотической и алкогольной зависимости Эмили, зажили собственной жизнью. Она была уже не просто наркоманкой, а еще и барыгой. Не просто любительницей травки, но героиновым торчком. Рики выдумывала одну ложь за другой и рассказывала всем, кто готов был слушать, что видела, как Эмили отсасывала нескольким парням за спортзалом. Потом, естественно, несколько школьников заявили, что она делала это именно с ними. Нардо был предсказуемо жесток, отпуская ехидные замечания каждый раз, когда она могла его услышать.

Однажды он назвал ее «вульгарной».

А в другой раз – «грязной сукой».

А в один из дней, когда Эмили было особо паршиво, – «жирной тварью».

Клэй полностью ее игнорировал, и это было гораздо больнее, чем злобные выпады Нардо. По мнению Клэя, Эмили не существовало. Когда он встречал ее в столовой или на улице, это производило на него не большее впечатление, чем встреча с телефонной будкой или почтовым ящиком.