Славный дождливый день

— Я с этим согласен, — отпечатал я четко, едва ли не по слогам.

И мы перемигнулись еще разок. Но он-то так ничего и не понял.

— У меня тик на нервной почве, — пояснил Сараев.

Он испытал ногами пол, подавил, потопал, и, убедившись в надежности крашеных досок, сел было на стул и тут же снова подскочил, будто его нечто осенило. Вот такое он изобразил.

— Ба! Надо же нашу встречу отметить! А я сижу тютя тютей. — Посмеиваясь над собой, Сараев полез в объемистый портфель из желтой кожи, вытащил бутылку «Двина» и торжественно установил посреди стола, точно ось воткнул, от которой у нас с ним все пойдет, расходясь от центра кругами. Он выложил на стол лимон, банку лосося, шоколад и сыр. Но прежде чем расставить свое богатство, Сараев осторожно прикоснулся к рукописи, спросил глазами: «Она?» — отодвинул ее подальше, будто начиненную взрывчаткой.

— А где кидало? — спросил он, пропел это слово со смаком и завертел головой. — Вот оно, кидало! — Сараев поднялся и взял с тумбочки граненый стакан.

Я завороженно следил за его приготовлениями, но потом опомнился и, стряхивая чары, предупредил:

— Учтите: лично я не пью. — И переставил коньяк на его угол.

— Аллергия? Печень? — спросил он, снова смеясь и возвращая бутылку на прежнее место. — Со мной можешь без маски. Я все знаю о вас. Вот ваше, можно сказать, второе личное дело. — Он достал из внутреннего кармана пиджака блокнот в черной плотной обложке.

«Бежать! Прямо сегодня… Ну завтра… За тридевять земель! К черту сценарий! Все равно теперь он его прикроет, я у него в руках. Без меня у коллег, может, что-то и выйдет. Да, да без меня будет лучше… Но именно сейчас он своего не получит. Придется ему подождать», — сказал я себе.

— Вы запираешься дома. Верно? И керосинишь. Говорят, потолок в вашей квартире черен от копоти, — продолжал он, читая свои записи.

— Было когда-то. Да на сем поставлен крест. Год, а может, полтора, — сказал я, скрывая отчаяние, и передвинул коньяк поближе к Сараеву.

— Свой я, свой, — заверил меня незваный гость и переставил бутылку. Мы точно в шахматы играли, только вот фигура у нас была на двоих одна.

— Я мог вас выгнать с работы, да, видишь, не выгнал. Впрочем и сейчас не поздно. — Он словно бы шутил, но в голосе его прозвучала угроза.

— Сейчас поздно. Я же говорю: на этом крест! Лотарингский, мальтийский. Крест католический, крест православный. Какой еще? Деревянный! Из осины.

Этот перечень произвел на него впечатление.

— Как же так? Выходит, мне дали старую информацию? — растерялся Сараев.

— Кто именно? — спросил я, не давая ему прийти в себя.

— Зипунов. Предложил за десять рублей. Я заплатил, — пожаловался он, будто обиженный ребенок.

Меня купили за десять рублей! Кажется, сценарий я все-таки допишу сам.