Дорога особого значения

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вот о том и разговор.

— Да, но если это сделали не блатные, то кто же? Других потенциальных убийц в лагере не наблюдается…

— Не наблюдается, а ведь кто-то же убил оперуполномоченного! Значит, они имеются, такие убийцы, — возразил Раздабаров. — Просто мы их пока не знаем.

— Это так, — согласился Карагашев. — Не знаем…

— А тогда давай попробуем размышлять логически, — предложил Раздабаров.

— Да мы и без того логически размышляем всей следственной бригадой, — усмехнулся Карагашев.

— Ну, давай поразмышляем еще и с моим участием, — предложил Раздабаров. — Я — человек новый, а потому глаз у меня еще не замыленный. А вдруг я увижу то, что вы упустили? К тому же я не один, нас двое. Ты знаешь, как умеет мыслить Афанасий Лыков, он же Угрюмый? Это же механизм для логических размышлений, а не человек!

— Ну, коль так, то давай будем размышлять логически, — согласился Карагашев. — Нарисуем, так сказать, мысленную картинку…

* * *

Они проговорили почти два часа, определились, когда им встретиться вновь, и Карагашев вызвал конвойных, чтобы они отвели Раздабарова обратно в барак. В бараке Игнат сразу же отыскал Афанасия Лыкова.

— Слышь, Угрюмый! — сказал Раздабаров, улыбаясь одними лишь глазами. — Хватит дремать, когда Родина в опасности! Пошептаться надо.

Они уселись на свои нары, огляделись, нет ли кого поблизости, и Раздабаров сказал:

— Как видишь, в кондей меня не упекли. И, я так думаю, не упекут. Ни меня, ни тебя. Карагашев обещал насчет этого дела похлопотать. Да, ты правильно понял. Меня вызывал наш связник Карагашев. Побеседовали…

И Раздабаров рассказал Лыкову о том, о чем он беседовал с Карагашевым.

— Такие, стало быть, дела, — закончил Игнат. — А теперь говори ты. Не поверю, что ты за это время не придумал чего-нибудь стоящего.

— А что тут думать? — пожал плечами Афанасий Лыков. — Тут думай не думай, а картина вырисовывается сама собой. И она такова. И оперуполномоченного, и его осведомителей убили те, кому это выгодно. Вопрос: кому это могло быть выгодно? Блатным? Нет. Для чего им нужно было убивать опера, да еще таким демонстративным способом? Тут как ни крути, а Подкова прав: ничего, кроме беды, это убийство блатным не принесет.

— Могу тебе возразить, — сказал Раздабаров. — Допустим, оперуполномоченный прознал про какую-то тайну. Например, о том, что блатные замышляют побег. Ведь на подходе весна, а это самое подходящее время для побега. Ну, и вот… Оперуполномоченный про это прознал, и блатные его убрали. Резонно?

— Никакого резона я здесь не вижу, — возразил Лыков. — Ладно, допустим, убрали… Но во-первых — почему оперуполномоченный, узнав о побеге, ничего никому не сказал? Почему он молчал? Ведь всякий побег готовится втайне. А если бы оперуполномоченный поднял шум, то тайна раскрылась бы, а значит, побег пресекли бы.

— Может, он просто не успел ничего сказать? — неуверенно предположил Раздабаров. — Хотел, да не хватило времени.

— А тогда вот тебе второе возражение, — сказал Лыков. — Говорю, опять же, о способе убийства. Ведь говорено-переговорено, что это спектакль! Нарочитая постановка, цель которой — заставить всех думать, что убийство — дело рук блатных! Это видно с первого взгляда.

— Но, может, блатные тут просто опростоволосились? — выдал встречный аргумент Раздабаров. — Допустим, поручили это дело какому-то неумехе…