Раменов обмер, услыхав такой разговор. Но он сдержался. Потом Алиса и ее муж очень хвалили его за твердость характера, сказали, что старуха всюду ездит и сует свой нос, ее не надо слушать. Алиса перевела Раменову весь свой разговор со старухой. «Она, видимо, хотела сказать, что на ваших работах есть знак какой-то аполитичности. Конечно, она понимает все по-своему, она травмированный человек, фашисты били ее, сломали ей плечо…»
У входа в зал, где устраивался просмотр, Лень-Лобунов обнял Раменова.
— Мы поддержим тебя! — сказал он и похлопал Георгия по плечу. — Крепкий сибиряк! Герасимов похвалил тебя!
Он увел Раменова в свой кабинет.
— Только приехал ты не вовремя, — что тебе не сиделось!
— Но я же говорю вам, — раздраженно ответил Георгий, — меня вызвали, я не сам же ехал! Зачем вы повторяете мне: «Рано, рано!»?
— Да, тебя вызвали, мы всё оплатим, это пустяки! Еще раз приедешь. Побываешь в столице за год два раза.
А немка, выходя с просмотра, еще что-то яростно воскликнула и притопнула ногой в коридоре.
Раменов сказал Лобунову, какие суждения пришлось ему услышать.
— Кто это сказал про Германию? — яростно спросил Лень. — Эта немка? Она? Что ты слушаешь эту старую… Нечего ее слушать! И кто ее пригласил? Я удивляюсь! Кто посмел?
Немка долго не отпускала Алису, говорила, что не чувствует революционного художника. «Где его ненависть? Борьба? В чем она? Где «баррикады»? Как можно сильному человеку прощать бездействие!»
Алиса ответила, что у них нет там никаких баррикад, они строят новую жизнь, совсем не сидят без дела: у них романтика созидания и освоения природы, и надо совершенно потерять способность мыслить, чтобы пороть такую чушь.
— Я не понимаю, во что вырождается у вас революционное искусство!
Лень-Лобунов тоже сказал, что надо более отчетливо акцентировать современность…
Но во всех этих суждениях для Раменова было и что-то полезное. Даже в том, что говорила немка. Хотя она и больна, и оскорблена, и понимать ничего не хочет, что делается вокруг.
Он почувствовал, что в мире в самом деле идет ожесточенная борьба.
Вспомнил, как секретарь горкома Петров включил приемник и заставил его слушать вражескую пропаганду. Очень тактичный, осторожный, он тоже напоминал о том, как неспокойно в мире.
— Что ты задумался так печально? — спросила Нина.
— Я еще много-много буду тебе рассказывать… Но сразу как-то не хочется.
— А что Барабашка?