Скованный

Она кричала на детских американских горках, смеялась в комнате смеха, завешанной кривыми зеркалами, и радовалась пейзажу на чертовом колесе.

— Хочешь чего-нибудь еще?

— Хочу, чтобы папа взял меня на ручки и понес домой.

Томас подхватил ее, и они покинули парк.

Лежа в своей постели, цепляя зрачками сны, Элли слушала выдуманные Томасом и Дианой сказки. Какой бы прекрасной она не была, сколько бы бед не приключалось на пути принцесс и фей, Элли знала, что главная героиня — всегда она.

Родители ложились рядом с ней и жадно надеялись проснуться в будущем. Но они просыпались под хриплый кашель и ночь превращалась в день.

5

В один из таких же дней, наполненных чувством страха перед неизвестностью, Томас Клаус стал свидетелем смерти матери. Тонкие струйки слез стекали по его щекам, оставляя матовые разводы. Никаких иллюзий по поводу завтрашнего дня. Он знал, что она не восстанет из могилы.

— Твоя участь тяжелее моей, Том, — говорила она ему. — Я всего лишь умру, а тебе придется пережить смерть двух самых близких тебе людей.

К тому времени она уже не могла ходить самостоятельно. Ее разместили в центральной больнице на попечение медицинских работников, и десятки прозрачных проводов тянулись к ее лицу, груди и шее. Она говорила тихо и медленно.

— Прошу лишь одно — не забывай меня. Вряд ли ты вернешься в наш родной дом, он давно превратился в развалины. Я последняя, кто покинул его. Но не забывай наш дом, он служил тебе защитой и надежным кровом.

— Я не забуду, мам. Не смогу, — Томас сидел рядом с ее больничной койкой и протягивал ей сигарету. Она сжимала фильтр в своих губах и выдувала клубчатый дым, кашляя после каждой тяжки.

— Ты же знаешь, что это неизбежно, Том, — она говорил сиплым, почти неживым голосом. — Но ты сильный человек, безумно сильный. Позаботься об Элли. Я хочу, чтобы ваша малышка не знала забот перед смертью и считала, что жизнь — прекрасная штука.

— Мам… — говорил Томас.

— Не перебивай, дай мне поплакаться перед смертью. Я ведь помню тебя совсем еще крохотным, ты вообще ничего не умел делать сам… Ну и дерьмовые сигареты ты куришь… И сейчас. Не представляю как ты будешь без маминой юбки…

Она закашлялась. Томас поднес ей специальную миску, чтобы она выплюнула смесь крови и мокроты. Сгусток страданий Томаса. Неотъемлемая масса его любви.

— Работа и семейная жизнь стали для тебя кандалами, Том. Я знаю это. Но перестань надеяться на судьбу. Все в твоих руках. Ты сильный человек и только таким я тебя и помню. Ты ведь бунтарь. Никогда никого не слушал. Так почему сейчас ты послушно танцуешь под дудку своего босса? Перестань. Лучше уволься, но будь собой.

— Мам…

— Постой, — протягивала она. — Только в старости я поняла это, Том. Очень важную истину. Знаешь, я всегда старалась копить и откладывать, старалась быть примерным человеком и не думать лишнего. Но как же я жалею сейчас о многом несовершенном… Вернуться бы мне лет на тридцать назад, я бы пила, как девчонка, и может все-таки начала бы роман с этим тупоголовым истуканом мистером Барни. А ты, сынок, люби свою девочку Диану. Она всегда верила тебе. Скоро вы останетесь совсем одни, Томми, совсем одни… Мистер Барни давно уже умер. Может быть там, на небесах, мы с ним снова встретимся. Но как же хочется жить, Томми… Как же хочется жить…

— Мам… — она молчала. — Мам, я люблю тебя.