— Будет, будет, сэр, тут дамы! — докончил свой упрек ректор.
Джонс отодвинул тарелку. Шершавая, бесформенная рука Эмми убрала посуду, и на столе появился крутой, как лоб, золотистый пирог, увенчанный клубникой. «Черта с два я на нее посмотрю!» — поклялся он и тут же взглянул на нее. Глаза у нее стали рассеянными, безразличными, зеленые и прохладные, как морская вода, и Джонс первый отвел взгляд. Она обернулась к старику, весело заговорила с ним о цветах. Джонса вежливо игнорировали, и он мрачно ковырял ложкой, когда появилась Эмми.
— К вам какая-то женщина, дядя Джо.
Ректор положил ложку.
— Кто именно, Эмми?
— Не знаю. Никогда раньше не видела. Ждет в кабинете.
— А она завтракала? Проси ее сюда.
«Знает, что я на нее смотрю», — думал Джонс, полный отчаяния и мальчишеской страсти.
— Она есть не хочет. Говорит, не мешать вам, пока не отобедаете. Сами бы пошли, спросили, чего ей надо. — И Эмми ушла.
Ректор вытер губы, встал.
— Придется, видно, самому. Вы, молодежь, посидите, пока я вернусь. Если что понадобится — позовите Эмми.
Джонс мрачно молчал, вертя в руке стакан. Наконец она взглянула на его опущенное злое лицо.
— Значит, вы не только знамениты, но и не женаты, — сказала она.
— Тем и знаменит, что не женат, — загадочно проговорил он.
— А какая из этих причин мешает вам быть вежливым?
— Какую вы предпочтете.
— Откровенно говоря, я предпочитаю вежливость всему.
— Ас вами всегда все вежливы?
— Всегда… когда надо. — Он ничего не ответил, и она продолжала: — Разве вы не признаете брак?
— Признал бы, если б не надо было жениться на женщине. — Она равнодушно пожала плечами. Джонсу невыносимо было казаться дураком, особенно перед таким, как ему казалось, пустым существом, и он выпалил, ненавидя себя за это: — Я вам не нравлюсь, правда?