Лицо войны. Военная хроника 1936–1988

22
18
20
22
24
26
28
30

– Простыня? Что это?

Бородач-здоровяк протянул:

– Бог ты мой… – Восхитительный выбор слов для такого человека, на такой улице. – Была бы она здесь во время боев – по-другому бы себя вела.

На той же улице за штабной машиной тащился прицеп, где тряслись тела немцев, сваленные туда, будто дрова.

Мы приехали по шоссе два дня назад и сразу пережили бурную сцену в штабе батальона – два самолета обстреляли нас из пулеметов, трижды с ревом пикируя на здание и всаживая пули точно в окна второго этажа. Согласно официальным заявлениям командования, немцы никогда не воевали на захваченных «Тандерболтах», так что больше мне сказать нечего. Во время этой короткой неразберихи никто не пострадал, только один из пулеметчиков, отгонявших «Тандерболты» встречным огнем, сказал: «Ради бога, на чьей стороне эти парни?» Мы прыгнули в наш джип и поехали ближе к фронту, чувствуя, что там, вероятно, будет безопаснее.

Рядом с разбомбленным домом у шоссе стоял одинокий танк. Его экипаж сидел на броне, глядя на деревню за холмом: ее обстреливала артиллерия и бомбили «Тандерболты». Дома горели, из-за дыма вокруг деревни повисло плотное облако смога, но языки пламени то и дело взмывали вверх, бросая на снег красноватые отблески. Наши вооруженные силы на этом участке фронта в данный момент состояли из этого танка, нескольких танков впереди и еще одного танкового батальона, незаметно продвигавшегося где-то слева. Где наша пехота, мы понятия не имели. (Вот что значит «положение нестабильно».) В атакованную деревню вскоре должны были войти танки, в том числе и этот одинокий железный пес, охранявший сейчас шоссе.

Мы поинтересовались у танкистов, как идут дела.

– Да война закончилась, – сказал один из солдат, сидевший на башне танка. – Разве вы не слышали? А по радио говорили неделю назад. Что у немцев нет бензина, и самолетов нет, и танки никуда не годятся. Даже снарядов нет. Черт, да все кончено. И я спрашиваю себя, что же я тогда здесь делаю, – продолжал танкист. – Говорю себе: «Парень, ты, видно, сошел с ума, раз сидишь тут в снегу. Это же не немцы, разве тебе не сказали по радио, что с немцами покончено?»

Что касается текущего положения дел, другой танкист сказал, что они все были бы благодарны, если бы это мы им объяснили, что происходит.

– В том лесу полно мертвых краутов, – сказал другой, указывая через дорогу. – Когда мы сюда добрались, на всякий случай обстреляли лесок, вдруг там кто-то есть, а оказалось, что там их полно, так что хорошо, что мы все как следует обработали. Но где сейчас те, кто уцелел, я не знаю.

– Как там твоя курица? – поинтересовался капитан, который приехал из штаба батальона вместе с нами, чтобы показать дорогу. – Этот вот парень нашел тут курицу. Три дня за ней носился, гонялся с каской.

– Да разве ж это курица, – ответил танкист. – Никуда не годится, у нее уже ни капли сил не осталось.

– Прямо как у немцев, – сказал его товарищ, который слушал радио.

Спустя два дня наши войска продвинулись по шоссе гораздо дальше – ходил даже слух, что до самой Бастони, то есть, по идее, можно было больше не пользоваться объездными дорогами и быстрее добираться до города, но нам показалось хорошей идеей все же уточнить, что к чему на взорванной артиллерийской позиции немцев. Там теперь находились десять американцев: два сержанта и восемь рядовых – а также два расплющенных всмятку немца, две мертвые коровы и развороченный бомбами дом.

– Я бы на вашем месте не ехал по шоссе, – сказал один из сержантов. – Метрах в шестистах отсюда его простреливают. Недавно мы оттуда выбили около семнадцати хайни, но, должно быть, другие вернулись.

Вопрос, видимо, был решен – по шоссе мы не поедем.

– Ну и в общем, они готовят контратаку, – продолжил сержант. – Мы слышали, что сюда идут примерно тридцать танков.

Положение становилось весьма нестабильным прямо на наших глазах.

– И что вы собираетесь делать? – спросила я.

– Оставаться здесь, – сказал один из солдат.