– Если что-то пойдет не так с этими двумя ручками, поверните вон ту, на кожухе, весь этот кусок стекла выпадет, и вы сможете вылезти через окно. Немного узковато с таким костюмом, но, думаю, все будет в порядке. Ну, вот и всё, – сказал он. – У вас есть подушка для нее? – спросил он начальника экипажа, и откуда ни возьмись появилась маленькая плоская диванная подушка, ее положили на деревянный ящик, который должен был стать моим сиденьем. Они сочли непрактичным размещать здесь, в стеклянном пузыре между двумя хвостами, стрелка, поэтому тут не было ни сиденья, ни ремня безопасности.
– А, ну и ваша кислородная маска, – сказал радист, – она подключается здесь, а это – разъем для наушников.
К этому моменту я уже сдалась, все это было слишком сложно, и мрачно думала, что каждый из этих проклятых проводов может оборваться, я выпаду, сама того не желая, или меня сбросит с ящика и размажет по стенкам моей маленькой стеклянной клетки, к тому же мне уже было холодно, поэтому я решила пытаться изо всех сил думать о чем-нибудь другом. Тем временем в кабине оживленно и деловито переговаривались, голоса в наушниках звучали оглушительно, и я едва разбирала слова, однако тон их был таким спокойным, будто они обсуждали, хватит ли бензина в машине, чтобы добраться до загородного клуба.
Мы шумно взмыли в ночь и поднялись к звездам. Мне еще не доводилось так взлетать: само ощущение полета стало настолько сильным, что я чувствовала себя свободной от самолета, как будто сама по себе без преград передвигалась по небу, которое было больше любого неба, которое я видела раньше. Прекрасное зрелище: яркая луна и звезды находились совсем близко. Но я знала, что эта красота не утешит и не удержит мое внимание. Мы одиноко неслись в бескрайнюю пустоту, и на мой вкус это было слишком пугающе, чтобы наслаждаться видом.
По радиоприемнику начались переговоры; вернее, они шли все это время, только теперь их стало лучше слышно. Где-то на далекой темной заснеженной земле в замаскированном фургоне сидели люди, склонившиеся над магическими приборами – радаром, – и где бы они ни находились, их голосу, произносившему только технический код, подчинялся этот самолет. На скорости более четырехсот километров в час мы слепо мчались сквозь ночь, а наше зрение осталось где-то позади, на земле в Люксембурге. Летчика ночного истребителя на цель наводит радар, и он не должен открывать огонь, пока не установит зрительный контакт (то есть пока действительно не увидит и не опознает чужой самолет). Бывает так, что пилот обнаруживает вражеский самолет, когда до него остается меньше двухсот метров. А до тех пор «Черная вдова» виляет и пикирует, взлетает и падает, как странная безумная птица, подчиняясь голосу наземного диспетчера.
Переговоры между землей и небом звучали странно до невозможности. Так как все это было кодом, его невозможно здесь воспроизвести, но эти чудны´е и загадочные предложения произносились самыми обычными голосами: земля говорила, самолет отвечал. Мы летели над Германией, и никогда я не видела земли темнее и неприятнее. Ее покрывал снег, возвышались горы, не было видно ни света, ни каких-либо признаков человеческой жизни, но сама местность выглядела враждебной. Затем голос с земли что-то произнес; пилот ответил: «Принято», и самолет резко набрал высоту. Я тут же причислила это ощущение к одним из самых неприятных в жизни. За считанные секунды мы поднялись с 3000 метров до 6500. Тело налилось железом, ощущение было такое, будто огромный вес пытается раздавить что-то неподдающееся. Моя кислородная маска была слишком велика, ее приходилось придерживать правой рукой, левой я ухватилась за какую-то стальную полку (чтобы не упасть назад с моего драгоценного маленького ящика), и мне казалось, что: а) мой желудок расплющит о позвоночник; и б) я обязательно задохнусь. Пока я переживала эти отвратительные ощущения, радиопереговоры стали отчетливее и ускорились, и я поняла, хотя слова были неразборчивыми, что нас ведут к цели. Я достигла состояния тупой покорности и просто молилась, чтобы мы прекратили делать то, что делаем, и занялись чем-нибудь другим. Самолет перестал набирать высоту, теперь было просто трудно дышать.
Прелести ситуации добавляло то, что нос, довольно земной орган, на таком холоде постоянно течет и, конечно, вытереть его не получится; в настоящее время, поскольку температура внутри самолета была тридцать градусов ниже нуля, на моем лице образовалась маленькая замерзшая речка. Упоминаю об этом лишь вскользь, потому что это мелочь, но тем не менее было и такое. В любом случае здесь так замерзаешь, что неудобств с носом не замечаешь. Самолет, руководимый громким голосом с земли, с ревом несся по небу. Затем, без всякой ясной для меня причины, мы повернулись на крыло и спикировали боком на несколько километров ближе к земле. Ощущения от этого тоже были скверными: казалось, что внутренности вытекают, оставляя после себя лишь пустоту и слабость, и ты уже не уверен, где небо, а где земля. Пилот что-то сказал мне приятным приветливым голосом, но я не поняла. Он повторил. Я сообразила, что мы только что рухнули сквозь небо, чтобы избежать обстрела зениток под Кёльном. Оказалось, что мы следовали за дружественным самолетом, который, вероятно, был бомбардировщиком и сейчас оказался под огнем немецких зениток. Теперь мы вернулись на высоту 3000 метров, и полет казался спокойным. Голоса из радиоприемника болтали друг с другом, очевидно, обсуждая, как жаль, что все это произошло, и что в следующий раз повезет больше.
Сейчас все было тихо, тревожило лишь то, что мы по-прежнему летели над Германией. Затем пилот обратился ко мне по внутренней связи, я посмотрела, куда он мне сказал, и увидела след от «Фау-2». Ракета взлетала откуда-то из глубины Германии и на этом расстоянии выглядела как красный огненный шар, который поднялся перпендикулярно земле и через несколько секунд исчез. На западе засверкали вспышки орудий: там, кажется, просыпался фронт. Одно гигантское орудие выпустило столько огня, будто запылала доменная печь, но отсюда я не могла понять, кому оно принадлежало – им или нам. Я видела на земле вспышки, но опять же не знала, что это было, затем появились беззвучные и дрожащие залпы перестрелки. Еще светила какая-то пугающая звезда, которая, как мне показалось, преследовала нас. Я раздумывала, как привлечь к ней внимание пилота, но в конце концов решила, что это все-таки просто звезда и ее можно считать безвредной.
С земли ничего особенно не передавали, у пилота было свободное время, так что он завел по внутренней связи приятный разговор; правда, я ничего не поняла, однако его голос и манера речи меня восхищали – будто он дружески болтал с человеком, которого только что встретил в баре. Переговорное устройство работало только в одну сторону; я не смогла бы ответить, даже если бы знала, о чем он говорит. Голос с земли снова зазвучал, отдавая бодрые приказы, самолет аккуратно повернулся на крыло и круто пошел вниз. Пилот задавал вопросы, а с земли приходили новые приказы. Я поняла, что мы кого-то преследуем и вот-вот приблизимся к цели. К тому моменту уже казалось, что полет длится вечность, что ты с начала времен сидишь на шатающемся ящике где-то в небе и конца этому, очевидно, не будет никогда. Самолет пугающе замедлился, будто он замер, не двигаясь, в воздухе, и в то же время голос пилота сердито потрескивал по радиосвязи. Ничего не происходило. С земли что-то ответили, и пилот в сердцах воскликнул: «Ради всего святого!» Заснеженная земля приближалась, как и вспышки выстрелов.
Пилот снова заговорил по внутренней связи. Оказывается, на этот раз мы преследовали настоящий вражеский самолет, но из-за какого-то просчета нас навели на позицию над этим самолетом, а не под ним. Следовательно, на краткий миг мы оказались в неудачном положении, когда враг мог стрелять в нас, а мы нет, но, к счастью, немец не захотел сражаться и скрылся из виду, умчавшись на запад. Пилот был в ярости.
Теперь мы возвращались на базу, поскольку время почти вышло. Неожиданно пилот спросил: «Видите зенитный огонь?» Я увидела – слева – и подумала, что он довольно низко и далеко, и мне стало жаль тех несчастных людей, по которым била зенитка. Это полностью доказывает правоту выражения «счастье в неведении». Немецкая ПВО вела огонь именно по нам, расстояние было слишком близким, чтобы мы могли расслабиться, хоть я и думала, что снаряды летят не выше, чем их следы. Мы сделали еще один быстрый пируэт и помчались на базу.
Приземлились мы так же, как и взлетали, – молниеносно. В воздухе мы провели чуть больше двух с половиной часов, и майор стал почти синим от холода. В отличие от меня, он не был одет во множество слоев одежды: это бы мешало управлять самолетом. Поэтому в течение двух с половиной часов сейчас, и двух с половиной часов чуть позже, и каждую последующую ночь он сидит в самолете при температуре тридцать градусов ниже нуля и просто терпит. Мимоходом он все же отметил: «Черт, холодно».
Майор выглядел расстроенным: вылет выдался скучным, ничего не произошло, был шанс на сражение, но мы его упустили; да и в целом чувствовалось, что он сыт по горло. Мы залезли в джип и вернулись в лачугу эскадрильи. Другие самолеты, занятые в этой миссии, возвращались и садились с потрясающей быстротой, а через несколько минут уже собиралась вылетать следующая команда. Радист вернулся в штаб, чтобы доложить о нашем вылете, и тут же ушел, потому что уже нужно было отправляться с другим пилотом в следующую миссию. У него не было времени ни на чашку кофе, ни на то, чтобы согреться; впрочем, я не думаю, что во всей округе можно было найти хоть какой-то кофе.
Но в штабной хижине царило оживление; высокий светловолосый парень, сияя от радости, передавал по кругу коробку сигар, а его самого от души хлопали по спине. Он широко улыбался и от волнения не мог раздавать сигары быстро. Только что пришла телеграмма, сообщившая, что у него родилась дочь.
– Слава богу, – сказал майор, – я десять дней ждал этого ребенка.
Светловолосый пилот показал телеграмму, фотографию жены и предложил сигару.
– Какого роста младенцы? – спросил он. Он развел руки примерно на метр. – Такого?
– Черт подери, конечно же, нет, – сказал бывалый пожилой отец лет двадцати четырех от роду. – Примерно такого. И показал руками сантиметров тридцать.
Затем последовал жаркий спор о росте младенцев. Никто не говорил о выполненной миссии или предстоящих рейдах, в конце концов это была всего лишь работа и очередная ночь. Но вот отцами люди становятся не каждую ночь; стать отцом – это действительно что-то значит.
Пилоты «Тандерболтов» пригласили нас выпить в их клубе. Они переоборудовали хижину под столовую, соорудили камин из броневой плиты от немецкого танка, сколотили бар, разжились где-то виски и сэндвичами с омлетом. Пока мы ехали по плохой дороге рядом с летным полем, майор сказал:
ebooksa