Возможно ли, что все народы мира слишком дорого заплатили за войну, поэтому теперь все хотят получить мир задешево, по скидке, а еще лучше – за счет соседа? Возможно ли, что яд, распространившийся из Германии, настолько заразил и развратил планету, что теперь все люди больны и у них нет ни сил, ни здоровья бороться за спокойный миропорядок? Один итальянец спросил меня, верю ли я, что народы действительно хотят продолжать жить, я ответила: «Конечно», а после этого мы оба призадумались. Жизнь будет стоить очень дорого; во имя жизни придется идти на большие жертвы.
Библиотека дворца – прекрасный зал, куда никто не ходит; она залита солнцем и тишиной и выходит на Люксембургский сад с его упорядоченным изяществом. Из окон видны жители Франции, которые мало чем отличаются от любых других людей. Две молодые матроны вяжут возле своих детских колясок; мечтательный пожилой господин пишет акварелью; три других пожилых господина сидят на скамейке, читают газеты и покуривают трубки, стараясь экономить табак; несколько рабочих в синих комбинезонах сели пообедать на солнце. Мне интересно, знают ли они, что они, как и все простые люди во всем мире, гораздо важнее, чем те, кто сидит сейчас в Люксембургском дворце. Ведь в конечном итоге мир во всем мире – в руках не делегатов, а людей по всей планете. Почти невозможно быть справедливым, трезво оценивать ситуацию, сохранять здравомыслие и силы, когда тебя волнует, есть ли крыша над головой, деньги на еду, на обувь для детей, на уголь, на небольшие развлечения, когда беспокоят и изводят ежедневные непрекращающиеся заботы. Но нужно стараться, потому что прочный мир не придет сам по себе, не наступит задешево и никто его нам не подарит.
Делегаты мирной конференции сели в Сенатском зале Люксембургского дворца и завершили голосование по пяти мирным договорам; Восток против Запада, Запад против Востока, все как и прежде. В красивый двор въехали элегантные черные автомобили, делегаты сели в них и разъехались. Парижская конференция 1946 года подошла к концу. Конференция никогда не обладала реальной властью; идея была в том, чтобы созвать огромный международный форум и дать каждому возможность высказаться. Что ж, она выполнила свою задачу; как гигантский тревожный набат, она предупредила людей повсюду: наш мир, разделенный страхом и недоверием, раскалывается на две части. Люди, которые с такой необычайной решимостью и мужеством вели войну, должны быть так же усердны в установлении мира – если народы планеты действительно хотят жить.
В густой толпе, наблюдавшей за отъездом делегаций, уже не было той удивительной дородной блондинки. Мир – дело нелегкое, она хорошо это знает, потому что выкручиваться приходится именно ей; уже холодает, а у нее ни чулок, ни угля на зиму. А все только и говорят, что о следующей безумной войне между Россией и Америкой, так что какой в этом смысл? Она думала, что эта большая дорогостоящая конференция изменит мир к лучшему, но он, похоже, остался таким же, и она потеряла интерес – слишком удручающе все это выглядит. Так что она пошла в кафе пить коньяк с друзьями и пытаться забыть о собственных бедах и бедах всего человечества.
Война во Вьетнаме
К весне 1949 года Израиль фактически выиграл войну за независимость, победив арабские государства Ближнего Востока, но Арабский легион[92] все еще проводил вылазки из-за высоких холмов пустыни Негев, и израильская армия укрепила холмы напротив пулеметными гнездами. Негев – интересное место с точки зрения геологии: полосы песка, отвердевшего до состояния камня, мертвые, необитаемые просторы и очень неприятная тишина. На войне всегда стоит либо страшный грохот, либо страшная тишина, и одно ничем не лучше другого.
Я помню, как меня впечатлило и поразило равенство полов в израильской армии: каждый здоровый израильтянин, независимо от возраста и пола, истово защищает новую жизнь на древней земле. И я помню хорошо знакомое ощущение, как бежали мурашки по спине, когда мы ехали в джипе посреди пустыни в сторону аэродрома. До этого мы посетили огневую позицию израильской армии; командовавшего там майора и девушку, его заместительницу, убили выстрелами в спину через несколько часов, когда они ехали по той же дороге, что и мы.
Так выглядела война в Израиле на тот момент, такой она и осталась – полной подлых и жалких ударов из-за угла. Арабские правительства, которые больше ни о чем не способны договориться между собой, используют Израиль в качестве объекта всеобщей ненависти, универсального козла отпущения. Это политически выгодное состояние войны – одна из самых отвратительных вещей в современном мире, а также пустая трата времени, жизней, денег. Арабам не нужны вооружение и армии; им нужны грандиозные ирригационные проекты, больницы и школы, а народ Израиля хочет просто жить и развивать свою родину. Израиль – образец здравомыслия среди государств, и агрессии у него не больше, чем у Дании. Арабские правительства потратили двадцать лет непрерывной пропаганды, чтобы заразить свое население ненавистью и страхом, поэтому потребуется много времени, чтобы их вылечить, но, конечно, все возможно – было бы желание.
Ни один народ не хочет войны: доказательством служит тот факт, что ни один народ не считает себя агрессором. Им везде твердят одну и ту же ложь, а они слепо верят: русским солдатам в Финляндии сказали, что Финляндия собралась напасть на Россию; немцам внушили идею, что кольцо враждебных наций готово задушить Германию; арабы убеждены, что Израиль – меньше Нью-Джерси по площади, с населением менее 3 миллионов человек – готовится завоевать обширные арабские земли и одолеть 50 миллионов врагов; а американцев теперь торжественно уверяют, что если не остановить «коммунистическую агрессию» в маленькой и не очень развитой стране в другом полушарии Земли, Америке грозит опасность.
Я ехала в Израиль не как военный корреспондент, я отправилась посмотреть на молодую страну и в итоге написала о ней с таким безудержным энтузиазмом, что мою статью так и не напечатали. Редакторам приходится быть осторожными со спорными темами; не ровен час, коммерческий отдел объявит об уходе рекламодателей или снижении числа подписчиков журнала из-за того, что какой-то незначительный автор делал слишком громкие заявления.
После Израиля, моей самой краткой поездки на войну, я объявила мирное время – сама для себя. Беды человечества казались извращенными плодами его собственных ошибок. Я принципиально перестала читать газеты, вместо сводок новостей слушала музыку и жила в Мексике счастливой и здоровой. Однажды мне позвонил сосед и в сильном волнении сообщил о начале войны в Корее. Спустя всего пять лет после окончания Второй мировой войны нас снова втянули в массовое убийство международного масштаба. Можно было лишь пожалеть всех людей, которым пришлось сражаться или страдать в этой войне, а заодно Корею, оккупированную Японией со времен русско-японской войны, освобожденную в 1945 году и тут же разделенную из-за страхов Востока и Запада на две республики, обе диктаторские[93].
Страх наших правителей, Востока и Запада, впервые обозначившийся на Парижской мирной конференции, логично вылился в первую бессмысленную войну между Востоком и Западом. Погибли десятки тысяч простых людей, у которых не было никаких реальных причин бояться друг друга, а правители остались в безопасности, в тепле – как всегда, хорошо накормленные, почитаемые за их «мудрое» правление, которое привело к войне, хронически боящиеся всего на свете.
Что касается меня, я видела уже достаточно трупов, беженцев и разрушенных деревень и больше не могла на это смотреть. Продолжать рассказывать людям, что такое война, бесполезно, раз они по-прежнему покорно ее принимают. Большинство людей, сталкиваясь с важными общественными событиями, ощущают себя бесполезными и беспомощными, и это скверные чувства, но они способны послужить и оправданием. Если вы ничего не можете сделать, чтобы изменить ситуацию или спасти своих товарищей, вы вольны жить своей собственной жизнью, что всегда приятнее, чем играть выматывающую роль ответственного гражданина.
Моим домом в свой черед были Мексика и Италия, Лондон и Восточная Африка – прекрасные места для жизни. Я писала художественную литературу, потому что мне это нравилось, а журналистские тексты – из безграничного любопытства, которое, как мне кажется, покинет меня только в момент смерти. Я давно утратила невинную веру в то, что журналистика – путеводная звезда, но все же считаю, что она гораздо лучше полного мрака. Кто-то должен сообщать новости, ведь мы не все можем увидеть своими глазами. Иногда журналистика была чистым наслаждением – недели в Серенгети; иногда чистым мучением – Освенцим и суд над Эйхманом.
Я бы никогда больше не поехала в зону боевых действий, если бы моя родная страна загадочным образом не начала войну без объявления войны. Примерно с февраля 1965 года Вьетнам стал неотложным делом каждого американского гражданина. Американцы никогда не замечают, что их правительство вовлекается в какие-то военные авантюры; это удел специалистов, к тому же все это так далеко и мало кому понятно. Долгие годы Америка все глубже впутывалась в дела непонятной азиатской страны под названием Вьетнам. Я обращала на это не больше внимания, чем остальные мои соотечественники, хотя у меня сложилось впечатление, что Вьетнам достался нам в наследство от национальной катастрофы по имени Джон Фостер Даллес[94]. Но катастроф было так много, что вряд ли можно было сосредоточиться на стране, само местоположение которой для многих оставалось загадкой.
И вот в одночасье мы оказались втянуты в войну – все разом, без малейшего разумного объяснения. Вместо доводов и фактов нас кормили проповедями и пропагандой. Все военные репортажи, которые мне встречались, звучали бесчеловечно, как описание смертельной футбольной игры между командой героев и командой дьяволов, где счет ведут по «количеству убитых противников» и «соотношению потерь». Американских погибших оплакивали, но недостаточно; над ними следовало бы рыдать, задавая неустанные горькие вопросы: во имя чего принесены в жертву эти молодые жизни? О вьетнамцах, очевидно, вовсе забыли, за исключением готовых клише в официальных речах. Об американских бомбардировках рассказывали так, будто бомбы – избирательное оружие или будто на территории Вьетнама жили только враги. Но под этим градом бомб жили обычные вьетнамцы. Их безжалостно «освобождали от агрессии».
Я не имела ни малейшего желания узнавать о новых методах ведения войны и наблюдать, как молодые парни убивают друг друга по приказам стариков. Но в конечном итоге я отправилась в Южный Вьетнам, потому что должна была узнать сама – рассказать мне никто не мог, – что творится с лишенным голоса вьетнамским народом.
Война нового типа
Сразу по прибытии в Южный Вьетнам американские солдаты слушают идеологическую лекцию – им зачитывают тридцать размноженных на мимеографе листов серьезного, всем понятного и похвально человеколюбивого текста.
ebooksa