Три принадлежит к обедневшему среднему классу и разделяет романтические представления вестернизированных вьетнамцев о правительстве как о слуге народа. Интересно, сколько времени должно пройти, чтобы в умы правящего класса тоже проникла идея
В каждом лагере тебя окружают дети, радостно крича: «Окей! Окей!» Это единственное американское слово, которое они знают, и оно совсем не подходит ситуации. Дети были бы очень красивы, но их красоту портят голод и грязь. Не вина беженцев, что они теснятся в жалких лачугах или сараях, что они не могут позволить себе мыло, что у них нет нормального водоснабжения. Многие дети страдают заразными кожными заболеваниями, у некоторых катаракта, другие искалечены ранениями из-за войны, у кого-то тела деформированы с рождения, потому что их матери голодали. И все-таки они смеются, жаждут веселья и кричат «Окей!» В сайгонской детской больнице величественная медсестра-шотландка сказала:
– Мне плевать на эту войну, я считаю, это глупость. Хотят воевать – пусть воюют. Но они должны увезти всех детей в безопасное место. Я никогда в жизни не видела таких храбрых детей.
В католическом лагере в центральном Вьетнаме начальник лагеря, носящий, как и все крестьяне, черную одежду из хлопка, сказал мне, что здесь живут 2300 человек, и назвал дату их великого исхода: 20 апреля 1965 года. «Битва» вокруг их деревень, бомбежка, сгоревшие: так появляются беженцы. (Вьетнамцы, которые прекрасно разбираются в вопросе, рассказывают, что все крестьяне выкапывают «траншеи» в земляных полах своих домов; от прямого попадания снаряда, или напалма, или белого фосфора там не спрячешься, но хотя бы есть шанс спастись от осколков.) В прошлом 1965 году этот лагерь еще получал какую-то помощь (по крайней мере видны жестяные крыши из АМР США), в этом – никакой.
Все беженцы, которых я видела, зарабатывают на жизнь чем могут. Поскольку здоровых мужчин призывают во вьетнамскую армию, главными добытчицами стали женщины – они выполняют тяжелую работу кули, задешево торгуют чем-нибудь на рынке, если повезет – работают прачками у американцев.
Глава лагеря вскользь упомянул, что у них в лагере были холера и чума, но теперь всех вакцинировали. Чума – нечто за гранью моего воображения, но я никогда не забуду, как в Китае увидела вблизи холеру: крестьянка, шатаясь, шла к нам, как пьяная, потом ее вырвало потоком крови, и она упала в нее, без сознания или мертвая. Удивительно, что беженцы сохраняют рассудок. Пережить бомбы и, возможно, «битву», справиться с тем, что вокруг умирают люди, со своей полной беспомощностью; бежать, бросив все, ради чего работал всю жизнь; влачить полуголодное существование в лагерях или трущобах, претерпевая всевозможные лишения; да еще и страдать от смертоносных болезней, которыми не болеет никто, кроме них.
Американский коллега рассказал мне, что в 1958 году Всемирная организация здравоохранения сообщила о менее чем 300 случаях заболевания чумой во всем мире. Но с января 1966 года Министерство здравоохранения Вьетнама насчитало 2002 случая заболевания чумой в Южном Вьетнаме. Холера, должно быть, более распространена: без справки о вакцинации от холеры вас просто не пустят в страну.
Я бы не понимала, чего лишились беженцы, если бы священник не показал мне свою деревню в часе езды от города. Деревня очень милая и красивая – как и любая другая, по словам священника. Маленькие домики с соломенными крышами сделаны из саманной глины, внутри прохладно, прочные деревянные столбы поддерживают крыльцо, ставни защищают от дождя. Каждый дом окружен тропической зеленью, у каждого есть свой сад. Повсюду деревья, вода, тишина и чистота. Узкие тенистые дорожки соединяют дома, церковь, школу и приют. Крестьяне бедны, но никогда не голодают. Живут они достойно, на свой старинный лад; и раз они всё еще могут смеяться, значит, это веселый от природы народ, предрасположенный к счастью.
Официальная брошюра США о беженцах, датированная июнем 1965 года, буквально переполнена жизнерадостной пропагандой и самовосхвалением. В ней приводятся слова министра социального обеспечения Вьетнама: «Мы оказываем любую необходимую помощь». Было ли это правдой хоть когда-то – ведь сейчас, очевидно, это ложь? Пропагандой можно обмануть кого угодно, кроме самих беженцев. Официальная цифра (насколько ей можно доверять) по числу беженцев – 1 300 000 за последние два года. «За последние два года» – ключевые слова.
С 1957 года крестьяне так или иначе свыклись с Вьетконгом, как бы он ни вел себя по отношению к ним, привыкли к войне, в каком бы виде она ни приходила. Но к нашим бомбам привыкнуть нельзя. Даже католики бежали из своих деревень не от Вьетконга, а от бомб. Мы изгоняем людей с прекрасной земли, на которой они жили поколениями, а изгнанникам подаем не хлеб, но камень. Разве это достойный великой державы способ вести войну за 15 000 километров от своей безопасной родины?
Настоящая война и война слов
Первого августа при военном командовании США в Сайгоне были аккредитованы 399 представителей средств массовой информации со всего мира. Это все, кто работает во Вьетнаме: целые штаты газет, журналов, радио, телевидения, фотографы, операторы кинохроники. А еще крупные правительственные информационные агентства, вьетнамские и американские, и местная пресса, включая три англоязычные газеты. Вроде бы куда уж полнее освещать маленькую войну в маленькой стране. К сожалению, лишь один человек мог бы по-настоящему достойно рассказать об этой войне, и он уже умер: Джордж Оруэлл. Он прекрасно разбирался в том, как работает пропаганда, будто сам ее изобрел: как она производится, как используется и зачем. А в Южном Вьетнаме одновременно идут две войны: настоящая и война слов. И речь не о пропаганде коммунистов – понятно, что это сплошная ложь.
Основные производители и потребители пропаганды здесь – американцы; нужен Джордж Оруэлл, чтобы разобраться почему. Я же, исходя из собственного небольшого опыта, могу лишь попытаться классифицировать ее и разделить на два направления: пропаганда страха, преувеличивающая смертельную опасность Вьетконга для всех и каждого, и радостная пропаганда, приукрашивающая условия мирной жизни в Южном Вьетнаме.
Пропаганда страха очень опасна: раздувая до небес разрушительную силу Вьетконга, она искажает болезненную реальность настоящей войны, приводит к истерии, к ястребиным требованиям воевать больше и интенсивнее, подталкивает нас ближе и ближе к Третьей мировой войне. Пропаганда страха никоим образом не служит интересам Америки; из-за этого запугивания только больше жизней американцев подвергается опасности, а в конечном итоге под угрозой может оказаться вся жизнь на планете.
До поездки во Вьетнам у меня было много вопросов, на которые никто не отвечал, но предполагалось, что я, как и все, буду составлять свое представление об этой войне из сводок новостей и заявлений американских лидеров.
Если бы я придумала все это, меня следовало бы отправить в сумасшедший дом, но эта картина – не мое видение войны. Так она выглядит для среднестатистического американца, возможно, и для среднестатистического британца. Так выглядит результат работы пропаганды страха.
Нам говорят о «беспрецедентной жестокости» этой войны. Это неправда. Один день работы концлагеря в Освенциме был гораздо более жестоким, чем все, что вьетконговцы сотворили или смогут сотворить в будущем. Зверства отвратительны и ужасны, где бы они ни совершались, и ничто никогда их не оправдывает. Но нам нужно исходить из реального положения дел, если нам дорога правда, а не пропагандистские страшилки. Министерство информации Вьетнама предоставило мне свои материалы о зверствах вьетконговцев: пачку фотографий и две иллюстрированные брошюры: всего 61 фотография изуродованных мертвецов, и эти снимки действительно слишком страшные и бесчеловечные, чтобы на них смотреть. Но дело в том, что для нас целенаправленное и жестокое убийство выглядит страшнее, чем обезличенная смерть, которую разносят машины войны. Нож в руке человека выглядит страшнее, чем осколок бомбы, возможно, даже страшнее, чем напалм или белый фосфор. Когда вьетнамцы говорят о «казнях», которые устраивают вьетконговцы, они имеют в виду смерть от пули.
Согласно официальной статистике Министерства информации, всего с 1962 года по 1 июня 1965 года вьетконговцы убили 5942 гражданских. Американским солдатам по прибытии во Вьетнам сообщают, что с 1957 года вьетконговцы убили 13 000 местных чиновников. Разумеется, у нас нет никакой возможности проверить эти несовпадающие данные (равно как нет возможности проверить, сколько жертв среди гражданского населения вызвали действия нашей стороны – намеренно или случайно). Каким бы ни было число погибших, убийство хотя бы одного мирного вьетнамца – преступление и трагедия. Но важно помнить, что во Вьетнаме живут пятнадцать миллионов человек, и будь правдой все, что повторяет пропаганда страха, страна давно бы развалилась, ее парализовал бы бесконечный террор.
Страх существует: доказательство тому – беженцы; число перемещенных лиц во Вьетнаме, возможно, достигло уже трех миллионов, но никто не знает, сколько из них бежали от Вьетконга, а сколько – от наших бомб и артиллерии или от сражений на порогах их домов. Беженцы, скопившиеся в крупных городах, которые мы удерживаем, незаслуженно страдают от ужасных условий жизни, но по крайней мере чувствуют себя в безопасности. Жители городов занимаются своими делами, не ощущая панического страха перед террористами или налетами.
ebooksa