Лицо войны. Военная хроника 1936–1988

22
18
20
22
24
26
28
30

Они были уверены в победе благодаря простой арифметике. Арабские армии, стоявшие на границах, превосходили израильскую в соотношении три к одному; такое же превосходство у них было в танках, боевых самолетах и тяжелой артиллерии. В состав регулярной армии Израиля входило 40 тысяч человек, с учетом призыва резервистов число людей, готовых сражаться, достигло 48 тысяч человек. Гражданская армия Израиля – резервисты, женщины до 34 лет и мужчины до 54 лет – осуществляла поддержку: они обеспечивали связь и снабжение, водили машины, работали медиками и инженерами. Но Давид победил Голиафа в первую очередь благодаря израильским летчикам и танкистам.

Уже дважды до июня 1967 года арабские правительства не обращали никакого внимания на условия перемирия, подтвержденные ООН, как только вступало в силу соглашение о прекращении огня, – то же случилось и на этот раз. Спровоцировав войну и тут же ее проиграв, арабы немедленно потребовали вернуть им захваченные Израилем территории, при этом категорически отказываясь вести переговоры о заключении мира. Есть в этом нечто детское или безумное, как будто для арабских политиков война – игра в стеклянные шарики (с человеческими жертвами): да, ты выиграл, но что это ты забрал мои шарики, а ну-ка отдай сейчас же, пока мы не будем готовы играть снова…

Площадь четырех расположенных вокруг Израиля арабских государств составляла больше миллиона квадратных километров. Израиль, чья хрупкая форма напоминала осу, занимал площадь меньше тринадцати тысяч квадратных километров. Население арабских соседей – 46 100 000 человек; в самом Израиле проживает 2 300 000 евреев и около 350 000 арабов. Никакими особенными ценностями территория Израиля не обладает: ни нефти, ни алмазов, ни золота – в основном фрукты и овощи, плоды сельскохозяйственного чуда. Никто в здравом уме не счел бы крошечное государство Израиль угрозой безопасности и благополучию огромных арабских земель и народов.

Думаю, если бы Израиля не существовало, арабским политикам пришлось бы его придумать. Ничего, кроме общего воображаемого врага, их не объединяет. Мусульмане Ближнего Востока ссорятся между собой, не доверяют, убивают, замышляют перевороты, создают и разрушают союзы, свирепо и энергично истребляют друг друга; единственное, о чем они могут договориться, – нежно лелеемая ненависть к евреям Израиля.

А израильтяне в 1967 году все еще не ненавидели арабов, хотя имели для этого все основания. Их удивительное хладнокровие я заметила в 1949 году, после того как новое государство отбило атаки шести арабских армий, решивших в зародыше уничтожить молодую страну. Мне показалось, что израильтяне особо не обращают внимания на арабские государства – до того момента, пока им не приходится снова против них воевать. Другое дело – террористы ООП[124]. Люди, которые взрывают школьные автобусы, кинотеатры, рынки, убивают безоружных гражданских – мужчин, женщин, многих детей – и убегают, вызывают в Израиле ненависть.

Я поздно прибыла на эту войну. Когда она началась, я была на Среднем Западе, в Америке, задержавшись по какой-то причине, которую сейчас и не вспомню. Я спешила как могла, но в Израиле оказалась лишь на пятый день. После шестого дня и окончания войны в течение нескольких недель я старалась воссоздать ее ход.

К сожалению, у меня не осталось ни заметок, ни фотографий – лишь разрозненные воспоминания о том примечательном путешествии, во время которого я наблюдала завершившуюся войну как она есть, натюрморт смерти и разрушения. На Синайском полуострове трупы египетских солдат – словно свертки темного тряпья, в воздухе висит тошнотворное зловоние смерти. Над землей нависли длинные и тяжелые стволы, зарытые в песок, – бесконечный ряд орудий, направленных в сторону Израиля. Их захватили израильские десантники, которые ночью пешком шли через дюны, чтобы атаковать орудийные расчеты с тыла, в траншеях. На обочинах дорог валяются груды мин, которые нашли, обезвредили и сложили здесь израильские саперные роты.

Мухи роятся в воздухе черными тучами, садятся на людей, залетают в глаза и рот. Изнурительная сухая жара, сине-белое небо, слепящий свет; теплая вода из пайка. Повсюду сгоревшие, рухнувшие на бок, перекошенные танки с разбитыми гусеницами – их сотни, они похожи на странных черных мертвых монстров. На песке раскиданы кучи солдатских ботинок, которые египтяне сбрасывали, отступая или сдаваясь в плен. Красивые гражданские автомобили, повернувшиеся в сторону Египта, разбиты пулеметным огнем: на этих машинах египетские офицеры пытались бежать, но их яростно уничтожили. Израильтяне смотрят на эти машины с особым презрением. И снова жалкие темные тела в тряпках.

Где-то посреди песчаной пустоты я встретила отряд израильских солдат, очень молодых. На поле боя никто не одевается с иголочки, но эти ребята казались исключительно потрепанными даже для солдат. Вместо ботинок – кроссовки, рубашки цвета хаки расстегнуты и не заправлены в штаны того же цвета, неподходящие по размеру и часто обрезанные до колен; у них нет головных уборов, разве что шапки с мягкими полями, грязные и простые. Офицеры ходили без знаков отличия, и, похоже, никто в израильской армии не отдавал воинское приветствие. Офицеры и солдаты хорошо знали друг друга и обращались друг к другу по имени. Победа наступила, гражданских уже потихоньку отправляли домой, где было полно работы, но здесь, посреди пустыни, этот отряд ждал приказа возле фургона связи. Из него выскочили две маленькие симпатичные светловолосые девушки – эти солдатки с нежными голосами и хвостиками на головах, обутые (такое не забудешь) в мягкие черные балетки, управлялись с радиоприемниками; они были резервистками службы связи.

В городе Эль-Кантара, что на Суэцком канале, потрепанные израильские солдаты в ярости смотрели на противоположную сторону канала. Они сказали, что отказываются возвращать египтянам пленных, потому что видели, как уроды на том берегу, после того как забрали своих, тут же, на месте их расстреляли. Так что больше они никого не вернут, пока Красный Крест или еще кто-нибудь не придет и не разберется с этим; что за люди поступают так с собственными солдатами?

Где-то в пустыне я видела ракетную пусковую установку. Никогда прежде мне не попадались такие штуки: длинная, как вагон поезда, очень красивая и гладкая ракета ждала своего часа в подземной шахте. Не знаю, что это была за установка и почему ракету так и не отправили в полет, но все были рады, что ею не успели воспользоваться.

Где-то еще, вероятно, в пустыне Негев, я видела большой лагерь военнопленных, там содержались египтяне, которых израильтянам не терпелось вернуть на родину; сотни мужчин с бритыми головами выглядели довольно подавленно. Их охраняли несколько равнодушных израильтян. Пленники, хоть и хмурые, наверняка были рады, что им дают воду и еду и не обращают на них никакого внимания. Дома им рассказывали, что израильтяне калечат и убивают пленных, и они наверняка поверили, поскольку сами получили приказы не проявлять жалости к захваченным израильтянам.

Возле моста на Западном берегу в долине реки Иордан на земле валялись брошенные ботинки, но трупов не было: здесь арабские войска бежали в Иорданию. Рядом с сапогами – разнесенные ветром бумажки, арабские газеты, комиксы и прочее в том же духе. Такие карикатуры понятны и без знания арабского: нацистский образ еврея – толстый, смуглый, с большим крючковатым носом и слюнявыми губами. Я видела подобные «произведения искусства» в 1961 году во всех школах для палестинских беженцев в Иордании и Ливане, школах, которые финансирует Ближневосточное агентство ООН для помощи беженцам и организации работ (БАПОР). Вдоль дороги на Иерихон – полные ящики боеприпасов, брошенные иорданской армией. На них трафаретный отпечаток американского флага со сцепленными в знак дружбы руками. На Голанских высотах затихли брошенные позиции, с которых сирийские орудия восемнадцать лет обстреливали израильские поселения в расположенной внизу долине Галилеи. Голаны были линией Мажино[125] на вершинах скал: артиллерия укрыта в прочных бункерах, соединительные траншеи, минные поля, колючая проволока. Уставшие солдаты Израиля захватили этот укрепленный рубеж после безостановочных боев на других фронтах, понеся тяжелые потери.

Спустя долгое время после войны я прочла технический отчет об операции, который подтвердил мое «натюрмортное» впечатление тех дней: Шестидневная война стала беспрецедентным военным достижением. Народ Израиля принудили к войне, и вызывает восхищение, с каким мастерством, скоростью, мужеством и стремлением минимизировать число гражданских жертв он вел эту войну. Его мотивация была безупречна. Арабские армии сражались за лозунги; израильтяне бились за существование своей страны.

Интересно, что победу Израиль воспринял очень спокойно. Народ был благодарен своим замечательным бойцам, спасшим страну; ее границы теперь были защищены, как никогда прежде. Но 766 молодых израильтян были убиты, более 1000 тяжело ранены. И граждане еврейского государства знали: это не последняя война с арабами – ведь их политики не считаются с потерями и не ищут мира.

Сразу же после окончания войны заработала арабская пропаганда. Слухи о зверствах израильтян разлетались за границей, их публиковали без какого-либо подтверждения. Израильтяне якобы бомбили больницы и лагеря беженцев, тысячами убивали гражданских в захваченных городах; в общем, лили кровь напропалую. Я знала, что это ложь, и отправилась терпеливо и тщательно собирать факты. Конечно, ложь легко оседает в головах, и люди охотно в нее верят. Но, по крайней мере, можно сделать все от тебя зависящее, чтобы рассказать правду, пусть эффект и будет скромным. К моменту публикации моих статей, в конце июля 1967 года, Израиль уже не был героем западного мира; его обвиняли то в одном, то в другом – вечные придирки. На поле пропаганды Израиль безнадежно проиграл.

Сейчас Израиль тоже непопулярен. Как правило, в прессе его критикуют, если только мир не потрясен каким-нибудь невероятно смелым деянием, например вызволением израильских заложников в Уганде[126]. Или Шестидневной войной. Тогда мир какое-то время восторженно аплодирует, а затем все возвращается на круги своя. Эту страну судят по двойным стандартам; подобно жене Цезаря, Израиль должен быть выше любых подозрений, а вот его арабским врагам позволено все.

В 1977 году в Израиле в результате выборов пришло к власти правое шовинистическое правительство (как будто такого никогда не случалось ни с одной другой демократией). Это правительство допустило грубые ошибки, что посеяло раскол в израильском обществе[127].

Обвиняя израильтян в том, что они сделали или не сделали, сторонние наблюдатели никогда не принимают во внимание исключительное давление, под которым находится эта страна, что неизбежно влияет на действия и суждения ее граждан: арабские государства действуют исключительно враждебно и не устают наращивать вооружение; десятилетиями израильтяне подвергаются террористическим атакам – на собственной территории и за рубежом. Было бы удивительно, если бы в Израиле не было ощущения осажденной крепости, учитывая, что рассчитывать он действительно может лишь на себя.

Израиль не обращает внимания на мнения сторонних наблюдателей, когда работает над своей главной задачей – выжить. По площади Израиль можно сравнить с Уэльсом или штатом Массачусетс, пустыня Негев занимает половину его территории. Даже если бы страна жила в мире и благополучии с самого 1948 года, уже было бы большим достижением построить фермы и фабрики, университеты и больницы, музеи и театры, школы и дома, создать современное и цивилизованное демократическое государство. Между тем за всю короткую историю этой страны израильтяне не прожили мирно ни одного года, и это напряжение тяжким грузом лежит на народе. Все же моя вера в Израиль непоколебима, хоть я и не жду от него безупречности – как и от любой другой страны. Я не забыла ни Дахау, ни душераздирающие показания выживших в концлагерях евреев, которые час за часом слушала на Нюрнбергском процессе и на суде над Эйхманом. Я не забыла кошмарный день, который провела в призрачной пустоте Освенцима в компании бывшего узника. И меня ужасно раздражают те, кто не знает или не желает помнить страдания и стойкость, благодаря которым возник Израиль. Его создание стало необходимым из-за опыта нацистской Германии, чтобы можно было гарантировать: самое отвратительное преступление в истории больше не повторится. Как и постыдное нежелание стран за пределами Германии предоставить убежище бежавшим евреям.