Том 7. Последние дни. Пьесы, киносценарии, либретто. «Мастер и Маргарита», главы романа, написанные и переписанные в 1934–1936 гг.

Кукольник. Боже мой! Боже мой! И это пишет русский! Преображенцы, не подходите к этому листку!

Богомазов. Ай-яй-яй... (Долгорукову.) Дозвольте мне списать. Люблю, грешник, вольную литературу.

Долгоруков. Пожалуйста.

Богомазов (берет листок, усаживается к столу). Только, князь, тссс... никому! (Берет перо, пишет.)

Кукольник. Ежели сия поэзия пользуется признанием современников, то слушай, Владимир, не пиши на русском языке! Тебя не поймут! Беги от них! Уйди в тот мир, где до сих пор звучат терцины божественного Алигиери! O, divina commedia![119] Протяни руку великому Франческо! Его канцоны навевают на тебя вдохновение! Пиши по-итальянски, Владимир!

Салтыков. Агафон! В итальянском шкафу есть у нас место?

Агафон. Так точно, Сергей Васильевич.

Богомазов. Браво, браво, Нестор Васильевич!

Бенедиктов. Зачем же ты так кипятишься, Нестор?..

Кукольник. Я не могу слушать несправедливости! Вся душа у меня горит! А этот злосчастный Пушкин! Да, у него было дарование! Неглубокое, поверхностное, но было дарование! Но он его растратил, разменял, он угасил свой малый светильник! Преображенцы, дайте мне вина! Он высох, исчерпался, исписался до дна! Он бесплоден, как смоковница, и ничего не напишет, кроме вот таких позорных строк! И притом какая самонадеянность! Надменный тон, резкость в суждениях. Все, что не им выдумано, — мерзость, дрянь... О, мишурный талант! Жалок, жалок ваш Пушкин!

Богомазов. Браво, браво! Трибун!

Кукольник. О, злосчастный Пушкин! Да разве тебя можно поставить рядом с чистым певцом! Я пью здоровье первого поэта отечества Бенедиктова!

Воронцова-Дашкова (бесшумно появляется на пороге библиотеки). Все, что вы сказали сейчас, неправда.

Бенедиктов бледнеет.

Ваш Бенедиктов очень плохой поэт.

Богомазов замирает.

Я думала, что Пушкина травят только в свете. Ну, да, он чужой. Но вы, вы занимаетесь литературой, и мне кажется, я слышала, как черная зависть говорит вашими устами.

Кукольник. Позвольте, графиня!

Преображенцы стоят, вытянувшись. Долгоруков от счастья хихикает, завалившись за спину Богомазова.

Салтыкова (появляется в дверях). Графиня, позвольте вам представить Нестора Васильевича Кукольника и поэта Владимира Григорьевича Бенедиктова.