— Нет, не сплю.
— Что скажете по этому поводу?
— По какому?
— А говорите, что не спали! — сказал директор.
— Простите, Геннадий Федорович, задумался.
— Это хорошо, что вы иногда думаете. Но и других надо слушать! — Анатолий Модестович представил, как сейчас ухмыляются начальники цехов, и ему сделалось стыдно. — Шестой цех имеет претензии к вам. Гуревич, повторите, а то Антипов задумался.
— Вы задерживаете оснастку по двадцать первой позиции, — заговорил начальник шестого цеха Гуревич.
— Ничего подобного, — возразил Анатолий Модестович, мгновенно настраиваясь на привычный ритм «пятиминуток», когда кто-то наседает, кто-то оправдывается, а кто-то просто выкручивается, пытаясь свалить свою вину на другого. — По двадцать первой позиции мы полностью рассчитались на прошлой неделе.
— Шестой, — вмешался директор, — объясните.
— Если Антипов не вводит меня в заблуждение, — сказал Гуревич потухшим голосом, — тогда что-то напутали мои помощники. Я немедленно проверю, Геннадий Федорович, и доложу вам.
— Разумеется, проверите и доложите. А пока объявляю вам выговор. Или лучше лишить премии? Выбирайте.
— Лучше выговор.
— Так и запишем. Через двое суток все узлы по двадцать первой позиции должны быть сданы. Иначе голову сниму, ясно?
— Ясно.
— Поехали дальше, товарищи. У кого есть претензии к инструментальному?
Все молчали. Никому не хотелось вылезать с вопросами сейчас, когда директор не в духе. В динамике слышались шорохи, покашливание, шелест бумажек, приглушенные разговоры.
— Антипов, у вас тоже нет претензий ни к кому?
— Есть к кузнечному.
— Слушаю.
— Все то же, Геннадий Федорович, припуски. Ведь половину металла гоним в стружку.