И зять хорош. Да хоть бы постороннему человеку, не жене, взглянуть на него — тотчас можно понять, что гложет его что-то, мучает, а женщины на это чуткие, угадливые. Мужик еще только собрался сблудить, еще сам о себе не знает ничего, просто беспокойство какое-то появилось, когда места не найти, куда деться, когда все не так, все плохо и надоедливо, а женщина, если любит, уже поняла: где-то есть другая, соперница.
Всегда знал старый Антипов, что нет большей безнравственности, подлости, чем бросить ради своего интереса детей малых, оставить их без отца, Сколько разбирали таких кляузных дел на парткоме, никогда он не стал на сторону мужчин, уходящих из семьи, хотя и видел, случалось, что невозможно человеку жить. Но долг, отцовский долг превыше всего на свете. Без того достаточно безотцовщины после войны и вдовьих горьких слез.
А что, если пришлось бы разбираться не вообще в чьих-то семейных, любовных делах, не вообще за кого-то решать, а разбираться в своей семье, решать за внуков и дочь?.. Сказал бы он, не кривя душой, зятю, что он должен выбросить из головы (из сердца же, из сердца!) всякую блажь и, повинившись перед женой, вернуться в семью, к детям?..
Вот этого старый Антипов не знал.
Он встал и на цыпочках пошел в комнату, где спали дети.
Проходя мимо двери, за которой была комната дочери с зятем, прислушался невольно — не разговаривают ли, не спорят?.. Кажется, нет. Тихо. Ребята, сладко и безмятежно посапывая, спали тоже. Наталья, как всегда, отвернувшись к стене. Михаил, разбросав руки, спал на спине, и дыхание его было шумное, неровное. Захар Михалыч потрогал лоб внука — не захворал ли? У младшей внучки сползло одеяло, он поправил, погасил ночник и вышел.
Выходя, наступил на лапу Жулику, который тенью бродил за ним. Жулик, словно понимая, что нельзя шуметь, заскулил негромко.
— Чтоб тебя! — шепотом ругнулся Захар Михалыч.
Он вернулся на кухню, закурил.
Что-то мешало ему сосредоточиться, спокойно обдумать положение. Сидел, курил папиросу за папиросой, припоминал разные похожие случаи, бывшие в чужих семьях, и наконец понял, что не разберется, не сумеет ответить на свой же вопрос, покуда не повидается и не поговорит с Зинаидой Алексеевной.
Не судья она, конечно. Не ей разбираться и решать, а все-таки и без нее ничего нельзя решить по справедливости и честно, потому что она заинтересована в этом деле не меньше, чем он, старый Антипов, чем Клавдия и зять. К тому же именно Зинаида Алексеевна, и только она, обладает необходимой властью над зятем и силой, которая может все переменить, не посчитавшись с тем, что решат они.
Обидно это, оскорбительно, может быть, но ничего не поделаешь.
Лучше и правильнее, рассуждал Захар Михалыч, если он будет точно знать, хочет ли Зинаида Алексеевна перемен или готова смириться, готова оставить в покое зятя, отказаться от своей любви ради счастья и спокойствия в их семье.
Он понимал, что не имеет в общем-то права вмешиваться в ее дела, в ее личную жизнь, однако другого выхода из положения не находил. Вот жаль, что завтра выходной. Неудачно складывается. Один день — это мало в жизни, очень мало, когда нужно многое успеть. Но это страшно много и долго, когда чего-то ждешь, пребывая в неопределенности, в неизвестности, когда в любое мгновение может случиться непоправимое...
Зинаиду Алексеевну разбудили настойчивые звонки в дверь. Она сквозь сон слышала их давно, но не могла открыть глаза и встать, потому что уснула лишь под утро.
А вставать надо. Соседи не откроют, два звонка — к ней.
Она накинула халат и вышла в прихожую. Здесь было холодно, и Зинаида Алексеевна поежилась. Зябли ноги, болела голова — три таблетки снотворного многовато. Руки дрожали, были непослушны, и она еле-еле справилась с замком.
Кого угодно — почтальона, приятельницу, родственников, дворника — ожидала увидеть Зинаида Алексеевна, но только не старого Антипова. А это был именно он.
— Вы?!
— Простите, что побеспокоил, — сказал, переминаясь, Захар Михалыч. — Можно войти?
ebooksa