— Правда, — ответила она и поправила упавшую на глаза прядь волос.
— Зря. Ни к чему это.
— Простите, Захар Михайлович, но мне лучше знать, — сказала она и выпрямилась.
— Может, лучше, а может, нет, — сказал он убежденно и почувствовал физическое неудобство, хотя сидеть было хорошо.
— Вам Анатолий Модестович сообщил?
— Нет, не он.
— Интересно, кто же тогда?.. Впрочем, не имеет значения. Раз заявление побывало в руках у табельщицы... — Она усмехнулась. — Вас интересует причина увольнения?
— Причину я знаю. — Старый Антипов взмахнул рукой.
— Что вы знаете?! — Она отшатнулась и опять привалилась спиной к стене.
— Вы позволите закурить?
— Курите, пепельница на столе.
Он подвинул пепельницу, закурил и затянулся глубоко, жадно.
— Худого не думайте, я пришел к вам без сердца. Зять сам признался во всем. — Сказать, что он случайно увидел в окне, Захар Михалыч не мог и не хотел.
— В чем же он признался? — Зинаида Алексеевна потянулась за папиросой. — Глупости, поверьте мне. Вы старше меня и знаете прекрасно, что в жизни бывает разное. Разное, — вздохнула она. — И если каждый пустяк...
— Верно, — согласился он, думая, что курить она совсем не умеет, папиросу держит неловко и не затягивается, а просто пускает дым. И повторил: — Верно, всякое бывает. Но я не о том. Любит он вас, вот в чем дело.
Зинаида Алексеевна чувствовала на себе его пытливый, жесткий взгляд и знала, чего он ждет от нее. Отречения, чего же еще? Но солгать не могла. Или не захотела.
— Я знаю, — сказала просто.
— И вы его любите.
Она рассмеялась громко, закашлялась, подавившись дымом, и потушила папиросу.
— Не имеет значения, Захар Михайлович. В данном случае не имеет.