— Про вашу работу расспрашивал, — продолжал выдумывать старый Антипов, — а я и не знаю, что сказать...
Анатолий Модестович вдруг понял, зачем тесть врет, и сделалось ему совсем уж стыдно, он отвел глаза и сказал:
— Зинаида Алексеевна подала заявление на расчет.
— Какое еще заявление? — притворился Захар Михалыч.
— Ты с ума сошел! — воскликнула Клавдия Захаровна. — Чего это она надумала?..
Это был очень подходящий момент, чтобы признаться в случившемся, признаться сразу и тестю и жене, покончив разом с мучительной неизвестностью, очиститься и — будь что будет, потому что не мог Анатолий Модестович больше скрывать правду, делать вид, что ничего не произошло. И он бы признался, если бы старый Антипов не опередил его.
— Мало ли, — сказал он. — У каждого человека свои дела, свои резоны. Скоро подашь борщ, что ли? — обратился он к Клавдии Захаровне, и Анатолий Модестович догадался, что тесть не хочет, чтобы он признавался.
— Даю, даю, — отозвалась Клавдия Захаровна. — Толя, сходи за сметаной, она в сенях на полке. В литровой банке, увидишь.
Он вышел в холодные сени, постоял, привалившись к двери, и полез рукой на полку. В темноте — свет не зажег — не заметил стоявшую с краю банку с вареньем, задел ее локтем, и банка упала, ударившись о ступени.
— А, черт! — выругался Анатолий Модестович.
Тотчас открылась дверь, вспыхнул свет.
— Что такое? — спросила Клавдия Захаровна испуганно.
— Да вот, разбил варенье...
— Господи, а я-то подумала!.. — Она достала сметану и подала мужу. — Иди, ешьте, я уберу здесь.
— Кажется, вишневое, — пробормотал он. — Жалко.
— У нас еще есть. Это ребята блудили и, наверно, на край поставили, сорванцы.
В сени выскочил Жулик, принюхался и стал лизать варенье.
— Пошел вон! — прогнала его Клавдия Захаровна. — Стекло здесь битое, нельзя.
Обедали молча. Лишь время от времени старый Антипов, не поднимая головы от тарелки, настороженно смотрел на зятя.
Анатолий Модестович попросился на прием к директору. И был удивлен, что директор сразу же принял его.