Выйдя на улицу, он отмахнулся от слепня, подошел к напарнице и доложил:
— Михаил Крокотов, из Койволы. Тракторист.
— А от тебя чем-то таким пахнет… — принюхалась Женька. — Духами женскими — «Красной Москвой».
— Сегодня, шестнадцатого июня одна тысяча девятьсот шестьдесят третьего года… — Торжественный голос диктора напомнил военные годы. Привстав с табуретки, Ревякин настороженно сделал репродуктор погромче: — … Стартовал космический корабль «Восток-6»… Первая в мире женщина-космонавт! Валентина Терешкова! Позывной — «Чайка»…
— Слава богу, не война! — ухмыльнувшись, опер потянулся к початой бутылке водки, налил по полстакана. — Ну вот и выпьем. За первую женщину-космонавта! За Валентину… Терешонкову!
— Циник ты, Игнат, — поднимая стакан, посетовал сидевший напротив Алтуфьев. — И не за Терешонкову, а за Терешкову! Давай!
Друзья чокнулись и единым махом опростали граненые, по сто грамм, стаканы — по местным меркам, почти что стопочки. Посидеть сговорились еще с утра, сразу после работы купили в «Заре» две поллитры. Уж какая была — по два восемьдесят семь, с зеленой этикеткой, в народе прозываемая «коленвалом». Не за вкусовые качества так прозвали, а потому что белые буквы «ВОДКА» на этикетке располагались ступенчато — как коленвал получалось.
— Хорошая водка! — Крякнув, Ревякин осадил выпитое соленым огурчиком — тетя Глаша славно огурцы солила: с дубовым листом, с укропом и еще какими-то травами, отчего огурцы получались крепенькими и так вкусно на зубах хрустели, что тотчас хотелось налить и выпить вторую. Что Игнат незамедлительно и проделал.
— Ну, за наш советский космос! Еще разок!
Приятели снова чокнулись. Владимир Андреевич потянулся за пучком мелкого зеленого лука-порея. Прямо с огорода, первый пошел!
— Да где ж эти черти-то? — Ревякин подцепил вилкой серебристую рыбинку пряного посола — тюльку, взятую там же, в винном магазине «Заря», или, как говорили местные, — «на горке».
— Придут, куда они денутся, — закуривая, рассмеялся следователь.
Ревякин тоже потянулся к лежавшей на подоконнике пачке «Памира», чиркнул спичкой, выпустил дым в распахнутое окно. Нынче сидели по-летнему, на веранде — красота!
С шумом открылась дверь — та, что вела в дом, — толстая, обитая черным дерматином. На пороге появилась хозяйка с дымящимся котелком в руке, обмотанным толстым полотенцем.
— А ну-ка, картошечки! Игнат, тарелку давай. Там возьми, на залавке… Сейчас еще сала нарежу!
— Ну, тетя Глаша! — Ревякин умильно прищурил глаза. — Садись с нами, по стопочке…
Высыпав картошку в тарелку, женщина замахала руками:
— Да ну вас! Мне еще за молоком идти.
— Ну хоть полстопочки? За первую женщину-космонавта… А?
— Вот ведь послал Бог племянничка! Мертвого уговорит.