Тут и участковый подсуетился: наконец опросил соседей Максима Мезенцева — и выяснил, что сразу после кражи в Доме пионеров они видели на участке Мезенцевых почтальона. Тот катил свой мопед, был с сумкой… Верно, срезал путь — так многие делают.
Пока все косвенное… Но, как говорится, каждое лыко — в строку! Не зря подался в бега почтальон Столетов, ох не зря! Ну так ведь долго-то не набегает! Не объявится через три дня — попадет в розыск!
И на ванночке, и на глянцевателе из Дома пионеров оказались несколько вполне пригодных для идентификации отпечатков. Главное — было бы с чем сравнить! Справедливо рассудив, что в квартиру почтальона пока что ломиться не стоит, Алтуфьев решил заглянуть в сарай. Кроме дров почтальон там держал мопед, ну и так, по мелочи…
Сарай как сарай: толстые, потемневшие от времени доски, над дверью оконце под самой крышей. Небольшое — только кошке пролезть. Навесной замок Теркин легко открыл отмычкой — были у него и такие, на всякий пожарный, как говорится…
Руль мопеда был тщательно протерт тряпкой. Однако кроме этого в сарае нашлись инструменты: топор, молоток, пила и прочее — то, про что беглец и думать позабыл… или просто некогда было.
Как бы то ни было, после идентификации — вручную, с «иголкой» — стало окончательно ясно: именно почтальон Столетов тайно отпечатал фотографии с пленки из фотоаппарата убитой.
Логично было предположить, что и автор анонимки на Максима Мезенцева — тоже он. Зачем написал? Отвести от себя подозрение в убийстве. Значит, получается, Столетов и убил Лиду Кирпонос? За что? Хм…
Если вспомнить портянки Шалькина — «немецкий след», то, скорее всего, девушка что-то такое нашла в архивах школьного музея, что разоблачало Столетова как предателя Родины! Наверное, почтальон предложил договориться — но почему-то не вышло…
Или, наоборот, ничего такого не предлагал, просто случайно все получилось. Явился в старую школу глянуть документы в витринах, а там — Лида! Девушка обо всем догадалась… или не догадалась, но могла бы со временем догадаться — и этого оказалось достаточно… А может, все и случайно вышло — в ходе напряженного разговора.
Затем убийца стер отпечатки, притащил из конюшни пьяного Шалькина, вложил в его руку орудие убийства — статуэтку. Затем стянул с него сапоги — составил следы, снова надел, накрутив портянки на немецкий манер… торопился.
Мопед его видели у новой школы, у кочегарки — рядом… Хотя нет — тот мопед был без багажника. Но, при нужде, багажник легко снять!
Пока что только косвенные улики… Ну, а откуда взять прямые-то? Никто же не видел, как почтальон убивал Лиду, никто при этом не присутствовал. Так что докажи еще попробуй!
Однако пусть тогда объяснит, как у него оказался фотоаппарат убитой, зачем он сделал фотографии с оставшейся в фотоаппарате пленки, зачем подставил юного Мезенцева? Интересно было бы послушать его объяснения!
Кстати, о Мезенцеве…
Закурив, следователь вышел из кабинета и заглянул к Теркину:
— Слышь, Африканыч! Помнишь те списанные фотоаппараты, ну, из Дома пионеров?
— А! — Техник-криминалист оторвался от разложенной на столе схемы. — Да помню. «Смена» там и «Любитель», кажется. Их в сарае у Максимки Мезенцева нашли. Но дело возбуждать не стали — материального ущерба-то нет, фотоаппараты на балансе не числятся. Дорожкин отказной выносил. Или Ревякин. Кто-то из них. А ты чего спросил-то?
— Да хорошо бы с них отпечатки… Вдруг есть?
— Это опять в Дом пионеров тащиться? — посетовал Теркин.
Алтуфьев ухмыльнулся: