— С Копытиным Витькой из ПМК. Но тот с мая на северах, в Котласе. До конца лета завербовался.
— Хм… — опер пригладил мокрые волосы и задумчиво посмотрел на купающихся невдалеке ребятишек. — А ведь у Копытина друзья должны быть…
— Придется проверить. — Дорожкин сорвал травинку, сунул в рот, пожевал, выплюнул. — А пока выходит, у Хренкова — полное алиби! Только вот часы всю картину портят. Даже если подбросили… Кто-то же их взял! Пусть даже не убийца. Но мог убийцу видеть! Конечно, могла и сама потерять… Теперь уж не спросишь.
— Искать надо, кто у лавки с курткой стоял, — негромко протянул опер. — Да хоть того же Серегу, завклубом, опросить. Кстати, у него самого-то конфликтов с Хренковым не было?
— Серега не при делах, — подходя к мотоциклу, с сомнением покачал головой Дорожкин. — Одноклассник он мой. Хороший парень, совестливый. Комсоргом у нас в классе был.
— Ну, раз одноклассник — тебе и карты в руки. Поговори с ним. Может, кого вспомнит?
Сначала Женька хотела дождаться Максима с экзаменов, а потом уже вместе с ним пойти домой — жили-то они в одной стороне, считай, что рядом. Так вот и пошли бы вместе…
Она резко тряхнула головой: ага, размечталась! Кто она — и кто он! Максим — выпускник, взрослый парень, а она — пигалица, восьмиклассница. Даже экзамены теперь после седьмого класса не сдают — потому что восьмилетка!
И так видят, что они вместе. Но чтобы вот так, прямо от школы, никого не стыдясь… У Макса друзей-одноклассников много — засмеют! Да и девчонка у него была, Верка Енукова из одиннадцатого «Б». Они год встречались — или, как говорят, «ходили». Может, даже и целовались уже! Правда, весной поссорились. В апреле еще. Из-за чего — Катя, Максова сестра, не рассказывала, а Женька подробностей не выспрашивала — стыдно.
Ну, поссорятся — помирятся, мало ли… Девушка шмыгнула носом — и чего она себе тут нафантазировала? Они с Максом просто сейчас одним делом занимаются, ну, вот получилось так, вышло. И одно это — уже здорово! А чтобы «ходить»… Будущая восьмиклассница с выпускником… Да бабки на родной улице заклевали бы! А вообще, как тогда Макс на нее смотрел — на озере, в лодке… И как потом вступился! Мошникова, гада, так треснул — мама не горюй! И поделом. Нечего тут. Если бы не дело — так, верно, плакала бы до сих пор, еще бы!
Вспомнив обидчиков и гнусный недавний случай, Женька загрустила. На душе вновь сделалось мерзко, как тогда… Это ж надо было так глупо попасться! Вот уж точно — сама виновата! Именно так все и сказали бы.
Откровенно говоря, девушка со страхом ждала осуждающе-жалостливых взглядов, шушуканий за спиной, да что там — показывали бы пальцем! Даже школьная мелюзга. «А вон, видите, Колесникова идет! Так ее недавно облапали и чуть не раздели! Сама к пацанам пришла. А еще вожатая! Чему такая может октябрят научить? Ничему хорошему, уж точно! Недаром не нашу музыку слушает, всяких там монтанов и прочих».
Пока, правда, не шушукались и пальцами в спину не тыкали. Может, потому что лето? В школе почти никого нет. Ничего, вот настанет сентябрь, уж тогда… Или, наоборот, забудется все. И она, Женька, тоже забудет. Неужели забудет? Эту всю мерзость, пальцы эти липкие, беспомощность, страх…
В таких вот мыслях Колесникова вышла на школьный двор — и нос к носу столкнулась с толстяком Владиком! Из тех самых…
Правда, вел он себя не сказать чтобы нахально, даже наоборот.
— Ой! А я это… тебя по всей школе ищу. Нитки обещал… вот… Ну это, зашить платье. А хочешь, я скажу сестре, она сама зашьет — совсем незаметно будет. Она портниха, закройщица.
— Нитки? — Женька сначала не поняла, а потом вспомнила — действительно обещал.
Хорошие были нитки. Синие, мулине — целый моток. Как раз такие, как платье.
— Ты это мне, что ли?
— А кому же? — Влад захлопал глазами. — Но если хочешь, сестра может зашить…