Твердо намерена не приезжать слишком рано, поэтому звоню в службу такси только в половине девятого; в трубке все время занято, а телефонистка советует в случае затруднений набирать «ноль» и остается глуха к моим просьбам. Выбегаю на улицу (что катастрофически сказывается на прическе), обнаруживаю, что забыла ключи и придется вернуться. Предпринимаю новую атаку на телефон, на этот раз успешную, и с ужасом замечаю: мне достаточно провести на свежем воздухе три минуты, чтобы пудра бесследно испарилась с лица. Исправляю ситуацию и наконец ухожу.
Прибываю, как обычно, первой. Меня встречает вершина творения современной цивилизации в белом атласном платье с открытой спиной и очень маленьким лифом. Отмечаю про себя, что она очень красива и обладает превосходной коллекцией бриллиантов и жемчугов. Подозреваю, что это Хелен де Лиман де ла Пелуз собственной персоной. Подозрение подтверждается, когда она протяжно и манерно сообщает мне, что мы сидели друг напротив друга на ланче у Памелы Прингл, и представляет мне своего мужа. Тот (по всей видимости, еврей, но откуда такая фамилия?) смотрит на меня безразлично и устало и подает мне бокал хереса, очевидно надеясь, что так я буду молчать. Х. де Л. де ла П. рассуждает о погоде: в мае так сыро, в июне так жарко, английский климат так непредсказуем – а муж говорит то же самое немного другими словами. Затем мы втроем смотрим друг на друга в отчаянии, и я неожиданно для себя замечаю, что недавно с большим интересом посетила студию довольно интересного молодого художника по фамилии Хиппс, чьи работы нахожу весьма интересными. (Трудно сказать, что в этой фразе сильнее противоречит моим эстетическим принципам: подбор слов или подразумеваемый смысл.) Эксперимент оказывается успешным – хозяин с хозяйкой оживляются, и Х. де Л. де ла П. говорит, что Хиппс – один из наиболее язвительных молодых карикатуристов и что в его последней работе определенно присутствует эффект
За ужином сижу между пожилым джентльменом с пышной шевелюрой и приятным молодым человеком, который мне улыбается. Лихорадочно (и безуспешно) пытаюсь прочесть их имена на маленьких карточках и отчаянно корю себя за то, что всегда невнимательно слушаю, когда мне кого-то представляют.
Пытаюсь поговорить с пожилым соседом о Хиппсе. Не отвечает. Высказываю предположение, что он знает мою подругу, Миссис Прингл? Нет, не знает. Молчим. Он ничего не говорит, хотя сейчас его очередь, и, поскольку другой сосед увлеченно беседует о чем-то с симпатичной дамой в черном, я пускаюсь в рассуждения об Упадке в Торговле и Экономическом Кризисе в Америке[383] и вворачиваю всякие умные фразы, услышанные сегодня от Роуз и Фелисити. Пожилой сосед по-прежнему не проявляет интереса, если не считать едкого замечания в адрес президента Гувера. Не чувствую себя достаточно компетентной, чтобы выступить в защиту господина Гувера, иначе непременно бы это сделала, поскольку к этому времени меня переполняет желание оспаривать все, что скажет пожилой джентльмен. Однако он почти не дает мне такой возможности, сосредоточенно поглощая вполне превосходного лобстера Термидор. Предпринимаю последнее усилие и рассказываю историю про мойщика окон, которую основательно приукрашиваю в безуспешной попытке сделать ее забавной. Тогда он наконец соизволяет заговорить и произносит длинную и витиеватую речь о том, что Законы об Ответственности Работодателя – произвол. Теперь уже я молча поглощаю лобстера. С соседом я в корне не согласна, но возражать – только время зря тратить, поэтому ограничиваюсь универсальным ответом: Отлично Вас Понимаю.
Вскоре мы с огромным облегчением прекращаем попытки развлечь друг друга, и второй сосед заговаривает со мной о книгах, утверждает, что прочел мою, и в доказательство приводит цитату. Решаю, что он и есть выдающийся критик, о котором говорила Х. де Л. де ла П. Рассказываю ему историю про мойщика окон, с новыми вариациями. Он внимательно слушает, от души смеется, и я чувствую себя остроумной и умелой
(
Мы с веселым соседом продолжаем разговаривать исключительно друг с другом (интересно, что обо мне думает юное создание в черном?), и, когда приходит время подняться в гостиную, я встаю из-за стола с сожалением. Х. де Л. де ла П. смотрит на меня с некоторой тревогой, наверное, считает, что все же Зря Пригласила меня в общество, где все очень хорошо друг друга знают. Говорю себе, что это мое воображение и станет проще, когда подадут кофе: одновременно будет чем заняться – это всегда помогает, – и слегка гудящая голова прояснится.
Х. де Л. де ла П. упоминает Памелу (очевидно, все присутствующие – ее близкие друзья), чем вызывает всеобщее оживление. Разве она не восхитительна, вопрошает очень элегантная дама в черно-белом наряде. Кто-то ей вторит: а новый платиновый цвет волос просто божественен, не так ли? Мы хором кричим «да», Х. де Л. де ла П. указывает на меня и объявляет (очевидно, наконец найдя мне
Знаю ли я, что случилось со
Что я знаю о поляке, который всюду за ней таскался и в которого вроде бы стреляла жена в Париже, – и всё из-за П. П.?
Правда ли, что несчастный Прингл не собирается больше это терпеть и грозится отвезти Памелу на Аляску?
А то, что она, бедняжка, всюду разъезжает со вторым супругом своей закадычной подруги?
Отвечаю на все эти вопросы как могу, не заботясь о производимом эффекте, поскольку абсолютно уверена, что дорогие подружки Памелы воспримут и будут повторять лишь самые сенсационные подробности.
Моя уверенность получает подтверждение, когда они, в свою очередь, обрушивают на меня поток сведений.
Нереально худенькое существо с подбритыми бровями спрашивает, понимаю ли я, что, если Памела не будет вести себя осторожнее, рано или поздно ее ждут настоящие неприятности? Вот в чем истинная проблема Памелы, многозначительно добавляют брови, она
А интрижка с князем? – вторит ей другая дама. Безрассудство, иначе не назовешь!
Наконец Х. де Л. де ла П., которая все это время молча красила губы, говорит, что на Памелу западает
Все, кроме меня, соглашаются, у некоторых на лице написано облегчение. Разговор заканчивается, поскольку на лестнице слышно мужчин, и Х. де Л. де ла П. заверяет нас, что Памела – одна из ее самых дорогих подруг и она ее просто обожает. Все остальные тоже клянутся в обожании. Какое-то время ошеломленно размышляю о Дружбе и рассеянно и невпопад отвечаю худому джентльмену, который стоит рядом со мной (лучше бы сел, а то я устала выворачивать шею) и хвалит карикатуру из «Панча», о которой он очень высокого мнения, но помнит только, что автор либо Рейвен-Хилл[387], либо Бернард Партридж[388], а изображение как-то связано с Женевой.
Остаток вечера не приносит никаких сенсаций, и я чувствую ужасную сонливость – но вот наконец некто в изумрудах и платине направляется на выход. Приятный джентльмен, сидевший рядом со мной за ужином, любезно выражает надежду на новую встречу. Выражаю ответную надежду, понимая, что она не имеет под собой никаких оснований. Х. де Л. де ла П. при расставании говорит, мол, она очень рада, что я встретилась с ее кузеном, очень известным критиком. Не хочется говорить ей, что я так и не поняла, кто из гостей – этот выдающийся