Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Голубь. Сказала! Не сказала! Вам что, непременно «убирайтесь вон» надо сказать, без этого не понимаете?

Ваганов. Николай Семенович, не пользуйтесь тем, что вы старый человек.

Голубь. А я еще не такой старый. Так что если претензии ко мне имеете – к вашим услугам. (Выжидающе помолчав.) Я-то ничем не пользуюсь, а вот вы действительно пользуетесь. Добротой ее, деликатностью, сердцем ее чересчур доверчивым – пользуетесь. Конечно, сказали, что погибнете, если видеть ее не будете! А она вот меня, по секрету вам сказать, переехать сюда упросила, потому что последнее время в тягость стали ей ваши визиты! И, по-моему, за прямоту не взыщите, раз такой оборот, лучше вовсе не ходить – коли ты мужчина!

Ваганов. Николай Семенович!

Голубь. Я людей люблю, Андрей Сергеевич, и не люблю смотреть, как человек себя унижает. Не делайте вы этого.

Ваганов. А вы думаете, я сто раз не говорил себе того, что вы мне сейчас сказали? Но вся история и с этим письмом, и с тем, что я кому-то где-то сказал, что она моя жена, – как ничтожно все это рядом с моим желанием заставить ее все забыть, увезти ее отсюда в другое место, даже в другой город, – чем дальше, тем лучше! Вот вы считаете, что я прирос к Москве, держусь за свой институт за свое положение. Да, держусь. Но я готов все оставить, взять и уехать, если она поедет со мной. На Москве свет клином не сошелся. И когда мы уедем, – какой мелочью покажутся ей все эти наши здешние недоразумения, рядом со счастьем, которым я окружу ее там. Вы или уже забыли это, или, простите меня, никогда не знали, что значит завоевывать любовь!

Голубь. Завоевывать? Домогаетесь вы, а не завоевываете.

Ваганов. По крайней мере, хоть не издевайтесь надо мной!

Голубь. А вы не кричите, я вам правду говорю. У вас сейчас ведь какое чувство? Чем ей хуже – тем лучше. Тяжело ей? – Хорошо! Грустно? – Хорошо! Скучно? – Еще лучше! Вы ждете, чтобы она совсем соскучилась и с тоски к вам пришла? Терпеливо ждете. С умом. С расчетом. Разве это любовь? Нет, я это любовью не называю. Вот вы все любите говорить – советские люди! Новые люди! А это ведь не по-новому, а по-старому у вас получается-то! Понимаю, нелегко вам, но вы в работе, в других-то своих делах – человек, а не тряпка!

Ваганов. Что же прикажете делать?

Голубь. Уехать без всяких «если»: одному уехать – и весь разговор! Страна большая, дел много. Сами же сказали, что на Москве свет клином не сошелся.

Ваганов. Завидую Алексею. Если бы не на его, а на моей стороне был такой друг, как вы…

Голубь (перебив его). Напрасно завидуете. Если бы вы поступали как он, а он как вы, – я бы ему был не попутчик! Вы что думаете, я ему друг, только чтоб по головке гладить да под ручки провожать? Я ему, если надо будет, – и поперек дороги стану! Как друг!

Звонок телефона. Ваганов вскакивает, но Голубь подходит к телефону раньше его.

(В телефон.) Екатерина Алексеевна? Я. Иди скорей. Жду.

Ваганов (после короткого колебания, решительно). Николай Семенович!

Голубь. Что?

Ваганов. Благодарю вас за этот жестокий разговор. Вы правы – надо решать. Вы правы – надо уезжать. И раз это невозможно вдвоем – одному. И, наконец, вы правы – надо с завтрашнего же дня перестать ходить сюда, как бы это ни было трудно. Рубить – так рубить!

Голубь. Вы это что, серьезно?

Ваганов. Вполне. Серьезно и окончательно.