Савельев
Вася. Дмитрий Иванович, все равно же вам с ногой с вашей ехать еще невозможно.
Савельев. А разве я говорю: ехать? Я говорю, чтобы «виллис» был готов. Ну, как провел эти дни? В театре бывал еще?
Вася. Бывал.
Савельев. Отлегло от души?
Вася. Как вам сказать… Когда твердо решишься, то, конечно, проще жить.
Савельев. На что же ты решился?
Вася. Все на то же. После войны поеду с вами, куда вы, туда и я.
Савельев. А не передумаешь?
Вася. Нет. Много жестоких вещей на свете, Дмитрий Иванович, а искусство из всех жестоких самое жестокое. Не передумаю.
Воронцов. Где тут мои бланки академические? Куда-то я их специально в такое место положил, чтобы помнить, где они.
Синицын. Я не растерялся. Я просто не понимаю, как они могут не видеть очевидных преимуществ моего проекта.
Воронцов. А ты раз навсегда пойми, что твои преимущества – это, значит, чьи-то недостатки. А мы, советские люди, до коммунизма еще не дожили, у кого-то еще и честолюбие есть, и гонор напрасный. Тут не ныть, а бить надо!
Синицын. Бить?
Воронцов. Вот именно! Раз идея твоя для страны полезная, а какой-нибудь тупица на дороге стоит, так нос ему расквасить – это как раз по-советски и будет, самый советский метод. На.
Савельев. По-моему, она еще на защите проекта.
Воронцов. Когда придет, пусть меня разбудит.
Синицын. Что это вы в военном сегодня?
Савельев. По случаю первой прогулки по комнатам решил натянуть старую шкуру. Надо привыкать.