Лопатин в некоторых вопросах был человеком неумолимой аккуратности. Отправив очередную корреспонденцию, он ежедневно, уже после этого, записывал в свой блокнот десять или двадцать строчек под заголовком: «Главное за день», – то, что произошло за день на участке полка, с прибавлением некоторых собственных, казавшихся ему существенными мыслей.
За 20-е число – первый день наступления – рядом с изложением хода дела в блокноте у Лопатина было записано:
«Никого из красноармейцев не поражает наше преимущество в авиации, артиллерии и танках. Все считают, что так оно и должно быть.
Вечером, после боя, красноармеец, работавший до призыва на Сталинградском тракторном, хваля танкистов, стал говорить о пятидесяти тысячах тракторов в год в одном Сталинграде. А еще ХТЗ, а еще ЧТЗ!»
21-го вместо записей в блокноте была грубо начерчена схема полосы наступления полка, а 22-го было написано:
«Баталову позвонили из штаба дивизии; наши как будто уже соединяются позади японцев. Я обрадовался, а Баталов сказал, что теперь-то и начнется самая молотня: японцам и убежать некуда и сдаваться не приказано, значит, будут драться. Я спросил, чего он хмурится, – таков ведь и был план. „План планом, – сказал он, – а людей жалко. Понесу большие потери“. Потом помолчал и сказал: „Вы здесь один как перст, а у меня, кроме семьи в Чите, всё здесь, в полку, все мои друзья, товарищи и знакомые. Вот прикиньте-ка это на себя, что часть из них вы завтра или послезавтра неизбежно должны потерять. Не вообще людей, а именно из ваших друзей и товарищей“.
Я стал спорить с ним, что в его словах есть противоречие. Баталов долго слушал, а потом сказал: „Вы мне про советских людей вообще не рассказывайте. Я потому, может быть, в армии служу, что вообще всех советских людей люблю, но уж оставьте мне право, пока меня в другой полк не перевели, любить свой полк более всякого другого. И никакого тут противоречия нет, имейте в виду!“
Он так рассердился, что ушел в батальон один, хотя до этого обещал взять меня с собой».
23-го, после описания боевых действий полка, следовала всего одна фраза: «Потери сегодня не такие большие. Баталов веселый».
24-го в блокноте стояло: «Был в штабе дивизии. Говорят, что из главных укрепленных высот остались невзятыми три: Песчаная, Зеленая и Ремизовская, но зато на них на каждый метр по японцу. Ночью лежал в окопах с бойцами, и был такой разговор. (Над головой прошли в сторону границы наши ночные бомбардировщики.)
– ТБ-3 пошли! Бомбить Джинджин Сумэ.
– Почему Джинджин Сумэ?
– У них там тылы стоят.
– А может, прямо на Харбин или на Чаньчунь пошли? Там у них главнейший штаб, говорят.
– Едва ли туда пойдут.
– А почему? Все равно воевать!
– Воевать, да не все равно. Еще прицепятся – общую войну начнут!
– Уже прицепились!
– Это еще не прицепились, это еще думают. Мы им тут пить даем! А они думают – воевать дальше или нет?
Потом после молчания тот же задумчивый голос сказал рассудительно: