Тётка заломила руки, панна Ядвига только усмехнулась.
– Но что же мы сделали? – воскликнула тётка. – Чем же мы могли подвергнуть себя?
– Этого не знаю, – сказал вежливо мужчина, – но приказ твёрдый, и мне приказали добавить, что никакие просьбы и инстанции в этом плане ничуть не помогут. Впрочем, – прибавил он, – я полагаю, что вам даже приятней быть может на деревне. Варшава в эти минуты не есть очень милым местом пребывания, особенно для женщин.
– О! Мы также вовсе оправдываться не будем, – прервала Ядвига, – признаюсь вам, что это изгнание так почётно для нас, особенно мне так льстит то, что я признана опасной, что с охотой поеду на деревню, как политическая изгнанница.
Она начала так усердно смеяться, что урядник, чувствуя в её весёлости некое издевательство, стал более серьёзным и из сахара стал похож на кусок плохого мыла.
– Тётя, – говорила далее Ядвига, – поедем в деревню и там только на большой шкале будем вести тайную деятельность.
Урядник мял в руке шляпу, не зная, что говорить.
– Слава Богу, – прибавил он минуту спустя, – что вы так весело это принимаете. Я особенно за это благодарен, потом что миссия была мне очень неприятна.
– Можете быть вполне спокойны за нас, – сказала Ядвига. – Тётя отдохнёт, я подышу свежим воздухом, а так как я похожа, видно, на какую-то опасную революционерку, сменю только театр моей великой деятельности; буду бунтовать крестьян и деревенской шляхте голову вскружу.
Уряднику эти шутки были вовсе не по вкусу, он нахмурился и сказал:
– Я понимаю, что это шутки, но если бы в них была хоть частичка правды, я должен был бы вас предостеречь, что в таком случае изгнание в деревню могло бы измениться на другое, гораздо менее удобное.
– Например? – спросила панна Ядвига.
– Вы меня вынуждаете быть несчастливым пророком, потому что в теперешних обстоятельствах, увы, правительство часто вынуждено хвататься за для него самого отвратительные средства.
– Значит, что же? Сибирь? – спросила панна Ядвига.
– Ну, Сибирь, может, нет, но глубь России.
– Признаюсь вам, что с интересом пустилась бы в эти заснеженные стороны, а, впрочем, и с некоторой гордостью. Наконец, кто же знает? Может, мне бы захотелось проповедовать там тоже. Ещё до сих пор женщинам голов не срубали, но и это может наступить.
– Это ваше отречение поистине чудесно, – сказал урядник, – я думал, что мне будет очень тяжело этот приказ объявить вам.
– О! Будь спокоен, пан, польские женщины приготовились к гораздо более страшным преследованиям, – сказала важно Ядвига, – я надеюсь, что мы мужественно снести их сумеем.
Прибывший мужчина поглядел на Ядвигу с выражением, в котором вежливость боролась с насмешкой.
– Пани благодетельница, – сказал он, – я также поляк и не откажусь от этих чувств к стране, которыми другие так хвалятся, у меня семья, но признаюсь вам, что не желал бы, чтобы женщины, которых я уважаю, вмешивались в так называемые политические дела страны; я нахожу это неподходящим для женщин и хотя не сомневаюсь в их мужестве, не рад бы его подвергать испытаниям.