– Советуйтесь не торопясь, – сказал король.
– Первая вещь, – воскликнул Зиндрам, – порядок… мы его ещё не имеем. Необходимы суровые приказы по войску разослать, дабы никто не смел ни самовольно выезжать из лагеря, ни выдвигаться вперёд, пока команда не будет дана, когда маршалек Збигнев из Брзезия королевскую хоругвь поднимет…
– Трубит и сигнал даёт, кому вздумается, – прервал Ян из Тарнова, – пусть же этого в дальнейшем не будет, пусть никто ни смеет, кроме королевского трубача, давать знаки.
– Не может быть, чтобы одного звука трубы хватило, – молвил Зиндрам, – надлежит установить три звука трубы. На первый звук на рассвете, а хотя бы и ночью на тревогу, чтобы все были при конях и в доспехах; на другой пусть седлают коней и свёртывают палатки, а за третим сигналом рыцарство в готовности должно быть для выступления.
На это все согласились.
– Никто из нас тех прусских земель не знает лучше, – добавил Зиндрам, – чем в. князь Витольд, который их стократ вширь и вдоль перерезал.
– Но я в памяти не уверен и себе не верю, где речь об успехе двухсот тысяч людей идёт, – ответил Витольд, – нужны проводники.
– Такие у нас есть, – сказал Зиндрам, – мы заранее о них постарались.
– Кто они? – спросил Ягайло.
– Простые люди: Троян с Красного пруда и Ян Грюнвальд, Парчовские войты, оба родом из Пруссии.
– Пусть их сюда приведут, – сказал Ягайло, – часто по людским глазам больше узнать можно, чем из рассказа.
Тогда пошёл Зиндрам к плотке в шатре и, приоткрывши её, дал знать королевской службе, чтобы тех пруссаков привели.
Тихий разговор вёлся между панами, когда подняли занавес и двоих просто одетых, в капотах, мужчин со смуглыми лицами, с длинными волосами поставили перед королём. Они начали с того, что упали ему в ноги.
Затем начал им говорить подканцлер кс. Миколай о великих обязанностях, какие они на себя брали, о великой заслуге, либо великой вине, какие заработать могли.
– Ни одному из вас в хлебе на старость нехвататки не будет, – произнёс король, – лишь бы служба верной была.
– Милостивый пане и отец, – сказал смелее Троян, – мы оба, Януш и я, родом из этих краёв, оба их знаем, прошедши не раз пешком, так что каждую речушку и тропинку, и бор, и лужи ночью найти можем; а остальное милостивый Бог укажет.
Тогда им приказали поклясться сразу на кресте и Евангелии перед ксендзем подканцлером в верной службе, что они так же сделали, и в готовности быть днём и ночью для указывания дороги. Тут оговорили и обдумали дальнейший поход к Дрвенци, потому что никто уже тянуть дольше не хотел из-за одного пропитания такого большого количества войск, которое не легко приходила.
Куда приехали эти толпы, конские зубы и копыта не оставляли ни травинки, колодцы становились сухими, а живности вокруг куска бы не нашлось. Итак, во имя Бога было необходимо идти и войну быстро завершить. Один король ещё на панов венгерских глядел; в других горели уже души к бою.
Этого дня на ночлеге королевский оруженосец, один из его самых любимых, Янко Добрек, который несколькими днями ранее, набрав воды, сильно заболел лихорадкой, в сильной горячке на ночлеге умер, к сожалению всех. Сам Ягайло, узнав об этом, за плохое предзнаменование снова это приняв, был очень угрюмый. Янку могилу насыпали за лагерем и белый крест, наскоро выструганный, воткнули в неё.
Затем пошёл сам Ягайло осмотреть полки и людей, особенно первейшие хоругви, когда уже собирались выдвигаться и все на конях сидели. Издалека видеть войско ничто, как рой оно выглядит и пышет жизнью; но вблизи осматривать, в глаза смотреть, в лица и чела, лишь по ним дух узнать и предсказать можно на войне. Этого хотел Ягайло, а много также из рыцарства рады были пана ближе приветствовать и слово от него услышать.