Так, рассматривая, дошёл король до полка пана Анджея из Брохоцина, которого давно и хорошо знал, и выделял его из тех, которым наиболее доверял. Его люди стояли хорошо вооружённые и подобранные, молодёжь, полная жизни, а между ними скрывался и тот Теодорик из Забора, знать, устыдясь своей молодости. Но случилось так, что другие, уступая, открыли его, и королю на глаза попал, скрыться не мог.
Очень изумился чего-то Ягайло, увидев его, и сплюнул.
– А этого-то откуда взял? – спросил он, указывая на парня.
– Этот ко мне, милостивый пане, притащился сам, добровольцем, а рад бы я от него избавиться, но он прогнать не дал себя. Это ребёнок, но ничего, на войне, пожалуй, приучится.
– Откуда же?
– Не спрашивайте.
Пан Анджей сделал знак, чтобы хлопец сошёл с коня и пришёл к королевским стопам, хоть король ему к себе приблизиться не дал.
Рад не рад соскользнул парень с коня и стоял зарумянившийся.
– Редкостное сходство, – отозвался Ягайло, – или злые чары. Спросите его, нет ли у него сестры?
Услышав этот вопрос, молодой человек быстро ответил, что имеет сестру, и что он на неё очень похож, а сестра его на дворе княгини Александры Мазовецкой в ту пору должна была быть.
Лишь тогда король успокоился и усмехнулся, а в парня дивный какой-то дух вступил, и вместо того чтобы стоять робко, Ягайле прямо в глаза с детской настойчивостью смотрел.
– Погибнет он где-нибудь напрасно в тяжком походе, – говорил пан Анджей, – но сам виноват, когда ему преждевременно рыцарем быть захотелось.
– Домой возвращаться слишком поздно, – ответил парень смело, – может, мне в доспехах слишком тяжело, а в любой службе не мило; но если бы король, милостивый пан, вместо Янка при своей особе соизволил мне дать приют, добросовестно бы служил.
Все этому дерзкому требованию и просьбе чрезвычайно удивились: посмотрел Брохоцкий, иные улыбались. Король, казалось, не понял сразу, лишь когда ему Брохоцкий повторил, смеясь, это желание, он, вроде, начал обдумывать.
В королевский двор нелегко было попасть неиспытанному; так думали, что Ягайло не ответит ему ничем, когда, посмотрев на него пристально, сказал:
– Отошлите его маршалку, жаль ребёнка, если из него что-нибудь может вырасти.
Склонился к панским стопам непомерно довольный парень, вскочил на коня, своим людям подмигнул и, заехав за шеренгу и попрощавшись с командиром, который тоже рад был от него избавиться, поспешил к королевскому двору.
А оттого что уже лагерь собирался в дальнейший поход, представив маршалку молодого человека при дворе, который на него весь косо начинал смотреть, поехали в молчании, от Людборжа на две мили к большому озеру Рупкову и Кужетнику.
Июльская жара и пекло, которые в том году казались сильнее, чем в иные годы, очень затрудняли поход.
Теряли сознание люди и кони падали от зноя. Доспехов никто в походе носить не мог, потому что железо и через кафтаны припекало. Так вешали их на коней, складывали на возы, а другим и платья казались тяжёлыми, и рубашки было слишком. Когда вечером показалось озеро, к оной воде спешило всё, лошади и люди, как на спасение. Но тут уже самостоятельно идти и беспечно вырываться не годилось. Крестоносцы стояли на небольшом расстоянии от Дрвенца так, что влезши на дерево, уже можно было заметить лагерь и остроколы.