На этот вид поднялся жестокий крик ужаса, обступили татар, прибежал Витольд. Войско стояло у края старого леса, от которого несколько одиноких дубов только торчало посередине лагеря. Движение рыцарей было так грозно и велико, что их только немедленная и страшная правосудие могло усмирить.
Князь Витольд подъехал сам с личной охраной к мечущимся и испуганным шумом, какой их приветствовал, грабителям. В мгновении ока стащили их с коней. Толпа рыцарей окружила дрожащую чернь; не было долгих разбирательств, ведь Витольд чувствовал, что на нём тяготеет вина этих проделок. Двоим с наибольшей виной он приказал выступить. Всё войско смотрело. Зарезать их было некому, повесить наибеднейший слуга не имел охоты, чтобы не загрязнить рук.
Огромная ветка дуба немного свисала, находясь над их головами. Витольд приказал бросить им верёвки.
– На ветку грабителей! – воскликнул он.
С чрезмерной поспешностью двое татар подняли с земли верёвки и вязали уже петли. Витольд стоял.
– Скорее! – крикнул он, поднимая руку.
– Скорее, слышишь? – повторил один виновный другому. – Скорей! Видишь, какой князь гневный. А ну скорей…
Говоря это, первый из них одел на шею петлю, сел на ветку, соскочил вниз и повис. В то же мгновение другой, не давая себя опередить, затянул верёвку, бросился – висел. Остальные, лёжа на земле, умоляли о жизни.
Глухое молчание объяло лагерь.
Опираясь на плечи товарищей, молодой доброволец смотрел на эту картину вместе дикую, дивную, смешную и жестокую; в минуту, когда виновные покручивались на верёвках в агонии, он закрыл свои глаза и, как бы наполовину лишившись чувств, медленно опустился на землю. Другие смеялись.
К счастью, в эту минуту слабости парня никто не видел и он мог снова втиснуться украдкой в палатку, не будучи замеченным.
Войско ещё лежало на границе, король предпочитал медлить; он чувствовал, что всё взвесил: корону, жизнь, родину.
Ежедневно посылаемые шпионы доносили, что лагерь крестоносцев стоял в готовности у Дрвенца, что сила в нём была очень многочисленная, что всеми языками земли говорил со всего мира пришлый крестоносный воин, что из всех гродов были привезены пушки, что каменных ядер лежали горы, что берега реки укреплены остроколами. Заранее сеяли в войске тревогу. Нельзя было проследить, кто приносил вести, кто их по войску разбрасывал, а с каждым днём росли басни о неодолимой мощи Ордена. Говорили о присланных из Иерусалима великих реликвиях, которые обеспечивали им победу.
В веке, настолько полным веры, больше ужасала та неисчислимая сила, та небесная мощь, чем тысячи вооружённого люда. Ягайло думал хмуро, но не время было ни отступать, ни колебаться.
Мир был невозможным и позорным, сладовало умереть, но необходимо было бороться. Витольд, который крестоносцев знал хорошо, добавлял храбрости.
Следующим утром в панский шатёр созвали раду. Кому над тем людом, какого эти земли не видели, дать командование? Славились в то время чехи и моравы умелым построением и созданием лагерей, король почти хотел отдать одному из них главное командование.
Солнце всходило, когда из своих шатров, наполовину в броне, пошли на вызов первейшие паны, а во главе их князь Витольд, наихрабрейший и наиопытнейший из всех в войне с крестоносцами, с которыми то бился, то дружил с детства.
Но Витольд к раде и к управлению таким людом не хотел приступать; ему было достаточно своих, чтобы удерживать и ими командовать. Затем, за князем шёл Зиндрам Машковский, краковский мечник, человек маленький, поседевший, сильный и быстрого взгляда, на которого уже все почти как на вождя смотрели.
Шёл Кристин с Острова, краковский каштелян, солдат видный и человек большой отваги, и Ян из Тарнова Леливита, из рода, который славился рыцарским делом и за ним одним следил, но в раде также славился мудрейшей головой; и Седзивой из Остророга, воевода Познаньский, привыкший к командованию, и Миколай из Михалова Сандомирский и Миколай, подканцлеры, мужы для пера, переговоров и совета, в запутанных делах способные, и королевский маршалек Збигнев из Бжежа и Пётр Запжанец из Песковой Скалы, краковский подкаморий.
Они встали вокруг короля, который сидел ещё на стуле, без доспехов, с печальным лицом, какое сохранял почти на протяжении всего пути. Приветствовал их Ягайло рукой.