Едва шатры у озера начали разбивать, когда Брохоцкому, который только что спешился, дал знать один из его людей, что крестоносцы неподалёко коней купают, и что там уже горсть добровольцев на них собирается.
Не обращая так внимания на суровые приказы, повернув коня, надев доспехи, вскочил в седло пан Анджей и пустились галопом те, что были погорячее, так что их уже ни призывы, ни труба остановить не могли. Король только что начал было раздеваться, когда это произошло. Рыцарство, которое само не успело вовремя к поединщикам присоединиться, повлезав кто куда мог, смотрело, но туман пыли той быстрой кучки заслонял глаза. Другие также сели есть и отдыхать.
Солнце зашло и жара немного прекратилась, когда вдруг крик и звук трубы на тревогу подняли весь отдыхающий табор как молнией. Как то бывает в большой стае, где не много видно, а из уст к устам переходит друг другу слово, каждый к нему что-то своё прибавляет, громыхнули: «Крестоносцы!»
Кони были рассёдланы, люди полуодеты, кто как был, добежал только до меча, в мгновении ока почти сидел уже на своём; но началась неописуемая неразбериха, которую умножал мрак: своих не узнавали свои, толкались и ругались, пока старшина криком и трубой не навёл порядок.
Король также как был, в белом жупанике, вышел из шатра, спрашивая что случилось и рассылая гонцов во все стороны. Никто хорошо не знал, что было причиной паники. Только с тевтонской стороны поднимался большой клуб пыли и метели, который испускался агрессивным войском.
В ту же минуту прибежали королю дать знать, что Брохоцкий, напав с другими на коней передней стражи крестоносцев, рыцарей из неё свалив, пятьдесят их забрал и вёл. Тогда тревога сменилась радостью, а пан Анджей своих коней перед шатрами вёл, как первую добычу неприятеля. Радовались ей в меру, потому что ни столько кони дороги были, сколько преждевременная паника могла навредить. Но то, что произошло, принять нужно было за хорошее.
Выбежал с королевскими придворными недавно приступивший к службе Теодорик, а кто бы его видел, как к тем коням присматривался и глазами водил по тем, что их привели, ясно бы в нём горе и гнев, чем радость, угадал.
Тут снова обсуждали ночью, как себя начать вести. Ждали возвращения Корцбога, но уже в мир никто не верил, из лагеря получили весть, что, защищая переправу через Дрвенцу, крестоносцы остроколы понабили и из-за них могли отстреливаться; таким образом, решили вожди и проводник Троян, чтобы из-под Кужетника вернуться в Людборжу и пробовать вступить оттуда, где ожидалось меньше защиты.
Ночью вышли шпионы во все стороны. Лагерь затих и лёг, стражи только авангардные и другие бдили вокруг и люди, для поддержания порядка выставленные. Вечером ожидали возвращения Корцбога, но его не было, и ни одной другой вести от венгров. Ягайло из задержки делал вывод, не склонятся ли они к миру; другие Бога просили, чтобы им тех мыслей не дал.
В волнах озера отражались звёзды и вокруг была торжественная тишина, а узкий пояс земли делил два спящих лагеря, которые в любой момент, как два льва могли сойтись и бороться на смерть либо жизнь.
По другую сторону Дрвенцы на широком лугу был разложен великолепный лагерь крестоносцев. На стороне, господствуя над другими, поднимался шатёр великого магистра, над которым развивалась хоругвь с его двойным крестом; на других – гербы немецких князей, баронов и дворянства, которые прибыли в помощь Ордену. Немного подальше возы с пушками лежали, как страшный вал, пастями обращённые к границе.
Над рекой были видны наскоро укреплённые расщеплёнными сваями берега, которые светились белым рдением. Тут ходила стража, как на зубцах замковых стен.
В шатре магистра Ульриха в утреннее время он находился вместе с казначеем. В рыцарском лице магистра, несмотря на то, что его ещё ничего обеспокоить и сломить не могло, рисовалось нетерпение, гнев и раздражение. Он ходил большими шагами, думая. Казначей стоял, всматриваясь в него.
– Пугают нас той мощью напрасно, – воскликнул Ульрих, – я знаю её, не страшусь её. Хотят запугать меня численностью: она только панику, замешательство и жертвы увеличивает. Кости брошены.
– Да, и играть нужно ими, – добавил казначей.
Он подошёл к магистру.
– Вчера вернулся наш от Сарновского, он дал нам торжественное слово, что чехи биться не будут. Мы хотели склонить их, чтобы оружие на Ягайлу обратили в решительную минуту, но на это они не согласились. Достаточно, что меча из ножен не вынут.
– Вы уверены в Сарновском? – спросил магистр.
– Деньги он взял, – усмехнулся казначей, – и если бы предать нас хотел, торговался бы о нападении на поляков, а ведь его не обещал. Следовательно, я заключаю, то, что обещал, он выполнит.
Тут казначей ещё ближе приступил к уху великого магистра.