Старый солдат, который за ней присматривал, вглядываясь в поле боя, так этим сражением, которое было перед его глазами, увлёкся и разгорячился, что хоть раненый, ушёл к самой ближайшей хоругви, не в состоянии устоять на месте. Особенно под конец этой смертельной битвы всеми овладела та боевая ярость, от которой человек в конце о себе, о жизни и обо всём забывает.
Слуги и безоружная челядь с палками и шестами, без мечей и доспехов, протискивалась на поле и нападала на немецких рыцарей, мужество и дух которых, с какими выступали утром, уже покидали их.
И как самого короля Ягайлу, только лишь загородив ему дорогу придворные его и племянники могли задержать, так других ничего не сдерживало от участия в битве.
Во все стороны тянулись убегающие, которых выдавали светлые доспехи, сверкающие при лучах заходящего солнца. Со всех сторон были видны рассеившиеся отряды и погони за ними.
Огромное количество людей хозяйничило в прусском таборе и возах.
В той суматохе, когда ксендз Ян поздно осмотрелся и хотел найти Офку, напрасно о ней спрашивал и о её охраннике, никого уже на своём месте застать, ни вестей о них получить не мог. Итак, думая, что бегство было бы невозможно и что, соблазнённая любопытством, она забежала, может, куда-нибудь поглядеть на это страшное зрелище, остался на месте, ожидая, что судьба решит.
Король ещё не съехал с холма, тронуться также не мог, каждую минуту получая новых пленников и сведения. Несли и везли хоругви, кладя их ему под ноги. Недалеко от поля боя, в Кручим лесу, где в ожидани труппов великое множество чёрных птиц облепило все деревья, словно заранее, почуяв добычу, с далёких земель прилетело, нашли семь крестоносных хоругвей, воткнутых в землю, при которых кроме воронов, другой стражи не было.
Большое количество бочек с вином из лагеря уставшее войско расколов, пило, черпая тем, у кого что было: колпаками, перчатками, шлемами, когда Зиндрам Машковский, опасаясь, как бы опьяневшее войско, утратив силы, не распустилось, приказал все бочки разбить и вылить вино. Это происходило на холме над полем боя, так, что река этого вина, протекая по кровавым трупам, смешанная с кровью, вылилась как поток одной крови на луга Танненберга и отсюда между людьми выросла легенда, что тут кровь павших лилась потоками.
Солнце уже было над западом, когда в первый раз с утра и с этого позорного бегства, которое отболел так сильно, прибежал Витольд, поздравляя Ягайлу с такой великой победой.
– Мы благодарим Бога! – сказал король. – Не наше это дело, а Его.
Витольд едва мог говорить от утомления, а Ягайлу, который от постоянного крика полностью охрип, едва можно было услышать. Приказали созвать рыцарство, но непослушного солдата от преследования и от грабежа среди падших трудно было оторвать.
– Великая победа! – воскликнул Витольд. – Но для меня она тем больше, что я двоих моих ярых врагов в руки получил: Сальсбаха и Шумберга, двух нечестивых псов, которые на том съезде над Неманом у Ковна недружелюбными языками меня и мать мою оскорбляли. Свою бы травму я простил, материнскую не могу, и их головы должны пасть.
Эта была первая Витольдова мысль после победы – совершить месть, но Ягайло этого не допустил.
– Не позволю, – сказал он, – издеваться над побеждёнными, они достаточно за своё имеют. Второй раз мы одержим над ними победу человечностью и лаской. Достаточно Божьей кары и порки над ними.
Не ответил ничего Витольд, но глаза его набухли гневом.
Наконец войско возвращалось от преследования, и приказали трогаться в путь, кто как стоял, забрав из завоёванных лагерей, что удалось спасти, оставляя поле битвы, устланное стотысячным трупом. Зной, который ещё припекал, вид этих тел, лежащих непогребёнными, и не могущих быть погребёнными, вынуждал двигаться на ночлег далее к Мальборгу. Но так далеко уставшего солдата вести было невозможно, так что на четвертой мили поставили новый лагерь.
Разбили для короля шатёр, хотя этой ночью ни он и никто отдыхать не собирался. Приводили полонённых, приносили ещё малые хоругви, приходили с донесениями люди, и каждая новость несла новую радость.
Прежде чем разбили шатёр, король, спешившись и сбросив шишак, имея при себе одного Добка из Олесницы, как стоял, тут же лёг на землю под кустом ежевики, дольше на ногах держаться не в состоянии. Постелили ему только свеже нарванных листьев клёна, которые находились поблизости. Лишь через минуту ему дали знать, что шатёр готов, и король пошёл, отстёгивая доспехи, и голосом, который едва можно было расслышать, спросил о еде.
Весь этот день на жаре, вихре, в зное и битве никто не имел ничего в устах, только после захода солнца, начали искать еду, чтобы успокоить мучивший голод.
А тут же тучи, которые солнце было рассеяло у запада, собрались снова и пошёл проливной дождь, который и на поле боя добивал остатки раненых, ибо спасти их было нельзя, а после жары наступил донимающий холод, появился пронизывающий холодный ветерок. Как можно живей развернули полотна, чтобы спрятаться под ними от ливня, даже костры для варки еды трудно было сразу разжечь. Но в сердцах великая радость от этой победы стояла над всем.